«Поэтика и проблематика романа дины рубиной «синдром петрушки»»

Не существовало единого взгляда на то, могут ли художественные произведения, написанные женщинами, составлять отдельную область словесности. Дискуссии по этому вопросу нашли отражение в статьях М. Абашевой [1], И. Слюсаревой [42], О. Дарка [15], П. Басинского [4], опубликованных в 90-х годах на страницах газет и журналов: «Литературная газета», «Знамя», «Дружба народов» и др.

Для опеределения «женской прозы» с середины 90-х годов в литературоведении активно применялось понятие «гендер». «Гендерные исследования в различных областях показали, что тот набор поведенческих и психологических характеристик, который традиционно расценивался как исконно женский или исконно мужской, зачастую являет собой не что иное, как социокультурный конструкт. Употребление этого понятия переносило акцент на взаимодействия между полами с учетом всей сложности их биологических, психологических, социальных и культурных особенностей» [4, 8].

На стыке ХХ-ХХI веков «женская проза» официально принята как литературный факт и как устойчивое явление современного литературного процесса. Изучаются художественные тексты писательниц, в печати появляются работы, анализирующие отдельные аспекты «женской прозы», организуются и проводятся конференции.

Большинство исследователей отмечает, что отличительным признаком анализируемой прозы является женский взгляд на вечные ценности: жизнь и смерть, человек и мир, семья и общество и т.д. Другие характеристики «женской прозы»: женский образ как один из главных персонажей произведения и проблематика, прямо или косвенно связанная с женской судьбой [11].

Писательницы, составшие круг авторов художественных текстов, относящихся к «женской прозе», талантливы и разноплановы, однако всех их объединяют определенные творческие доминанты. «Социальная зоркость, чуткость к изменениям в жизни общества, к двойственному положению женщины – вот что характеризует прозу Людмилы Улицкой и Нины Садур, Светланы Василенко и Дины Рубиной, Людмилы Улицкой и Марии Арбатовой» [25, 4].

Злободневная и, одновременно, вечная тематика художественных текстов, многогранность героев произведений, сложность изображенных человеческих судеб, новизна и оригинальность сюжетных линий – свойственны литературным произведениям Дины Ильиничны Рубиной и представляют отличительные черты ее творчества.

Роман «Синдром Петрушки», написанный в 2010 году, наряду с романами «Почерк Леонардо» и «Белая голубка Кордовы» составляет трилогию «Люди воздуха». В данных художественных произведениях автор исследует природу таланта, его влияния на судьбу человека. Также здесь рассматриваются вечные проблемы: семейных взаимоотношений, смысла жизни, назначения искусства.

Человек в мире Д.И. Рубиной не статичен. Он в постоянном развитии, суете, вопросах-ответах, рефлексии. Окружающие для главных героев и героинь – это особые взаимоотношения с миром, в которых они также пытаются разобраться, чтобы самим себе ответить на вопрос: «Кто я?». Проблема самоопределения человека, обретения смысла и цели собственной жизни актуальна в любое время.

Талантливый мастер слова – Дина Рубина – на сегодняшний день является одним из наиболее читаемых авторов. Активный интерес к ее творчеству испытывают как литературные критики, так и читатели России и зарубежья. Но, несмотря на популярность творчества писательницы, ощущается недостаток в специальных исследованих, посвященных детальному и всестороннему изучению отдельных произведений писательницы.

Среди работ, посвященных изучению романа «Синдром Петрушки», мы выделили статьи В.Ю. Пановицы, Ю.А. Кумбашевой. Однако, не все вопросы рассмотрены современными исследователями.

Изучению структуры романа посвящено исследование Т.М. Колядич «Мастер сюжетной интриги (по роману Д.И. Рубиной «Синдром Петрушки»)» [17]. Интертекстуальные проекции художественного текста рассмотрены в статье В.В. Шитовой «Доктор Фаустус в романе «Синдром Петрушки» Д. Рубиной» [51].

М.М. Цатурян в статье ««Пражский текст» в романе Дины Рубиной «Синдром Петрушки»» анализирует образ Праги в тексте и его символическое значение культурного центра, в котором сосредотачиваются «театральные, кукольные и просто фантасмагорические вещи» [45, 268]. Еще одной работой, где поставлен вопрос о влиянии архитектоники городского пространства на развитие сюжетных линий и становление главных героев, стала статья О.Г. Штыгашевой «Феномен городского текста в романе Д.Рубиной «Синдром Петрушки» [53].

Объектом исследования является «женская проза» как феномен современной русской литературы.

Предмет исследования – художественные особенности романа Дины Рубиной «Синдром Петрушки».

Основная цель исследования связана с рассмотрением идейно-художественного своеобразия романа Д. Рубиной «Синдром Петрушки», определения места писательницы в современном литературном процессе.

Достижению поставленной цели будет способствовать решение следующих задач:

- изучить тенценции развития «женской прозы» 1990-2000 гг.;

- определить особенности творчества Дины Рубиной как яркого представителя современной литературы;

- выявить идейно-художественное своеобразие романа «Синдром Петрушки»;

- обозначить методические аспекты изучения прозы Д. Рубиной в школе.

Материалом исследования послужил роман Дины Рубиной «Синдром Петрушки».

Методы исследования. Исследование носит историко-литературный и методический характер. В соответствии с обозначенной целью и выдвинутыми задачами, в работе применялись критический, типологический, литературоведческий, описательный методы анализа.

Научная новизна выпускной квалификационной работы состоит в теоретическом осмыслении феномена «женской прозы» в русской литературе последних десятилетий и выявлении художественных особенностей произведения одной из представительниц этого литературного течения – Дины Рубиной.

Практическая значимость работы состоит в том, что представленный в ней материал и полученные выводы могут быть применены на уроках литературы, на факультативных занятиях, во внеклассных мероприятиях в практике преподавания литературы в общеобразовательных школах, лицеях, гимназиях.

Структура выпускной квалификационной работы состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы. Во введении обозначены актуальность и новизна исследования, его предмет и объект, формулируются цель и задачи работы, выявляется степень изученности проблемы. В первой главе «Творчество Дины Рубиной в рамках современной прозы» представлен обзор критической литературы по проблеме определения понятия «женская проза» и ее места в современном литературном процессе. Также проанализирован художественный мир писательницы, выявлены особенности ее творчества.

Во второй главе «Идейно-художественное своеобразие романа «Синдром Петрушки» рассмотрены функции заглавия, образный строй текста, его сюжетообразующие стратегии и ключевые мотивы. Здесь же приведены методические аспекты изучения творчества Дины Рубиной в школе.

В заключении подводятся итоги исследования, намечена перспектива работы.

Объём работы – 78 с. Список использованной литературы включает 63 наименования.

На этапе формирования анализируемого нами понятия наиболее острым был вопрос о том, существует ли «женская проза» как самостоятельное явление в литературе. Н. Старцева, автор статьи «Женский вопрос. Какие ответы?», поясняет: «Несмотря на временное оттеснение женских вопросов в текущей литературе можно быть уверенными, что они еще зазвучат в полную силу, потому что стадии и проблемы общественного и духовного развития отражаются в положении женщины так точно, как в никаком другом социальном срезе» [43, 145].

По мнению большинства исследователей, одной из главных тем «женской прозы» было материнство. Е. Щеглова утверждала: «…в самом факте существования «женской» литературы едва ли не главенствующим оказывается истинно женское – материнское – отношение к миру» [54, 19]. При этом автор отмечает, что такое отношение нельзя воспринимать «с нажимом в сторону домостроевской этики» [54, 19].

Актуализация женского начала просматривается в статье И. Савкиной «Разве так суждено меж людьми?»: «.традиционным упреком женской прозе было обвинение в мелкотемье… «женщина и мужчина», «женщина и ребенок», «любовь», «одиночество»… – иллюстрация к рубрике «для дома, для семьи». Подобные рассуждения – еще одно свидетельсво утраты нами общечеловеческих, вечных ценностей…» [39, 150]. Далее исследовательница указывает, что для русской классической литературы дом и семья являются своеобразной моделью мира. Безусловно, «женская проза», рассматривая обыденные, на поверхностный взгляд, вопросы, возвышает их до уровня всеобщих, знаковых.

Также, анализируя суть понятия «женская проза», И. Савкина задается вопросом о том, почему нет антагонистического понятия «мужская проза»? В таком случае выделить характерные черты этих понятий, по мнению ученого, было бы проще. В ответ на это Е. Щеглова уточняет: «Как не существует «мужской» и «женской» науки – так не существует и подобных видов литературы» [54, 19]. Вместе с тем автор статьи добавляет: «Женский голос в литературе – вовсе не обязательно вершинное творение. Но обязательно – свой, непохожий, не подражательный, лишенный ущемленности, с одной стороны, и бравады, эпатажа, с другой» [54, 19].

Однако, признавая право на существование «женской прозы», ряд критиков сомневается в ее современности. Например, Е. Булин в статье «Откройте книги молодых» призывает: «Вы посмотрите о чем они, наши писательницы, пишут даже сейчас: о неразделенной любви, о детских грезах, о любимых бабушке и дедушке, о домике с синими наличниками…» [5, 237]. По мнению автора, писательницам не нужно пытаться осмыслить глобальные вопросы, а только «материнства, нежности, жертвенности, сострадания» [5, 238].

Неоднозначо в указанный период времени оценивается и будущее «женской прозы». Одни исследователи (А. Марченко) считают: «…нравится нам это или не нравится, женский элемент в постсоветском искусстве, и прежде всего в прозе, – несмотря на некоторые успехи политически ориентированного феминизма, – стремительно усыхает» [24, 206]. Другие же (Н. Мильман) полагают: «Современная женская проза набрала такую силу потому, что главные ее функции, те, которые совпадают с потребностями общества, – исцеление и катарсис. Когда необходимость в них отпадет, отпадет, быть может, и сам вопрос о женской прозе» [25, 4]. Также перечисляются черты «женской прозы» – социальная зоркость, чуткость к изменениям в жизни общества, к двойственному положению женщин – и очерчивается круг авторов: Людмила Петрушевская, Нина Садур, Полина Слуцкая, Марина Палей, Дина Рубина, Людмила Улицкая, Мария Арбатова и др. Налицо социологический подход к определению изучаемого термина.

Как видим, если в конце 1980 – начале 90-х годов отечественная критика в основном спорила о праве «женской прозы» на существование, то в уже в середине 1990-х она прочно вошла в литературный и академический контекст. К концу 1990-х сформировалась субкультура женского творчества – художественные и академические издания, сложился круг критиков и литературоведов. «Главной новацией в поэтике «женской прозы» 1980-90-х годов стало формирование нового типа героини и субъекта письма» [35, 11].

В 2000-е бытование «женской прозы» меняется. Общей тенденцией писательниц этого времени становится то, что женское начало в их текстах видоизменяется: «Писательницы 2000-х годов уходят от проблематизации биологического, ищут новые способы символизации через игру идентичностями» [35, 16]. Женщина-автор, используя подставного автора-мужчину, позволяет своей героини с помощью встроенного чипа осозновать все то же, что и мужчина. Подобную литературную мистификацию читатель может наблюдать в романе «Ремонт человеков» Кати Ткаченко. Здесь нарочито пародируется женское (феминистическое) содержание, женский язык, женская логика.

Проза Марии Рыбаковой представляет собой яркий пример гендерного маскарада. В романе «Анна Гром и ее призрак» женское повествование неожиданно становится мужским и наоборот; произведение «Братство проигравших» содержит прямую стилизацию под мужскую биографию. «Конструирование гендерного Другого становится доминантой творчества авторов-женщин 2000-х годов. Неповторимый женский опыт, важный для «новых амазонок» 1980 – 90-х годов, утрачивает свою ценность…Оказалось, что его можно имитировать, спародировать» [35, 15].

Еще одной тенденцией в «женской прозе» 2000-х годов становится появление юных писательниц, изображающих в художественных текстах самодостаточный мир с собственным языком, характером и мышлением. Эту творческую позицию демонстрируют в своих произведениях Екатерина Садур, Ирина Денежкина, Ксения Букша и Лулу С. Герои их литературных текстов либо одержимы синдромом потерянного поколения конца 1980 – начала 90-х («безумные, поломанные, они скитаются по жизни, страдая от невостребованности»), либо увлечены поп-культурой и Интернетом, либо увлекаются мистификацией и интеллектуальными играми [35, 15].

Как видим, общей тенденцией творчества авторов-женщин 2000-х годов является то, что «женское начало в их произведениях иронически отстраняется, объективируется и нередко при этом гипертрофируется» [35, 14]. Сотворенное женское начало оказывается склонным к пародиям и перевоплощениям.

Однако, несмотря на то, что «женская проза» не представляет собой автономное и целостное явление, противопоставленное мужской прозе, можно выделить особенности, являющиеся постоянными и злободневными.

1. Тип авторского сознания. Сознание женщин-писательниц тяготеет к хаотичным, «броуновским» проявлениям.

Системный тип авторского мышления, который иллюстрирует патриархальную модель, выявляется у В. Токаревой. Тот же тип сознания, но в виде протеста против патриархальной парадигмы мы видим в произведениях М. Арбатовой, С. Василенко, М. Палей. Сознание, соединяющее в себе признаки целостности и ее отсутствия, обнаруживаются в творчестве Л. Петрушевской, Т. Толстой, О. Славниковой, И. Полянской, Н. Горлановой. Отсутствие единой «Я-концепции», приводящей к размытости сознания себя в мире и мира в себе, представлен прозой В. Нарбиковой.

2. Противопоставление мужское/женское и пути его преодоления.

Большая часть женщин-авторов по-особенному проявляет в собственных художественных текстах традиционную оппозицию мужское/женское. Сегодня данное противостояние образует более сложные взаимоотношения, формируя новые модели взаимодействия полов.

Направленность на стирание женского и мужского начал свойственна художественной манере Л. Петрушевской: героиня попадает в трагическую ситуацию вынужденной маскулинизации, и это ведет к гибели и мужского начала, и собственно женского. В произведениях Т. Толстой реализуется тенденция утверждения андрогинности, когда признак половой принадлежности перестает быть смыслообразующим и значимым, а включение в свой пол признаков другого пола осознается как норма. В прозе С. Василенко и М. Палей наблюдается стратегия «бунта» против традиционной оппозиции. В творчестве С. Василенко она реализуется через христианско-религиозный «перевертыш»: искупает грехи человечества не Христос, а Богородица. Василенко и Палей объединяет стремление к разоблачению маскулинного порядка культуры и созданию феминоцентричной мифологии. В прозе В. Нарбиковой реализована постструктуралистская стратегия различания, дифференциации мужского и женского начала, когда оба пола осмысляются как взаимозаменяемые, имеющие дискурсивную природу, и когда значимым становится сам процесс «различания», установления «градуальных» различий между мужским и женским.

3. Пространство женской прозы. Образ пространства тесно связан с типом авторского сознания. Поэтому можно заключить, что в женской прозе преобладают образы открытого пространства, текучего и изменяющегося. Одним из центральных образов женской прозы является образ водоема — океана, моря, реки, который символизирует неочерченность и открытость женской сущности. Инвариантами образов водной стихии могут выступать «поток сознания», «спонтанная» речь героев (Петрушевская, Нарбикова, Славникова), описание музыкальной стихии (Полянская «Прохождение тени»).

4. Архетипы женской прозы. Нетрудно заметить, что в определенные эпохи актуализировался тот или иной женский архетип: в Записках Екатерины II и Екатерины Дашковой идет опора на архетип амазонки, в XIX веке в связи с появлением «женской» темы в русской литературе происходит размежевание темы эмансипации по двум направлениям. Первое связано с борьбой женщины за свои общественные права (актуализация архетипа амазонки), второе — с отстаиванием права женщины на любовь и собственную эмоциональную жизнь (актуализация архетипа Афродиты). Иногда оба эти направления переплетались, или одно маскировалось под другое. Для современной женской прозы характерна опора сразу на множество архетипов. Это связано с расширением представлений о женственности, включением в понятие «женского» многих качеств, которые ранее выдавались как «мужские», а также понимание динамической, развивающейся сущности женского начала.

5. Интертекстуальность. В зависимости от индивидуального художественного мировидения в творчестве писательниц реализуются разные стратегии интертекстуальности. Перед читателем предстает «черная пародия», «противоирония» – у Л. Петрушевской; акмеистическая поэтика «чужого слова», диалогическая игра текстов – у Т. Толстой, интертекстуальность как «память жанра» у А. Василенко, постмодернистское осмысление собственного текста как фрагмента бесконечного текста культуры-языка – у В. Нарбиковой и др.

Интертекстуальную особенность поэтики Дины Рубиной отметили многие исследователи. О.Г. Штыгашева в статье «Феномен городского текста в романе Д. Рубиной «Синдром Петрушки» указала на то, что «Лиза – кукла Эльза, Петр – кукловод, но ведомый все теми же куклами, контаминированные образы, которые можно соотнести по природе своей с образами Раскольникова, Поприщина, Евгения, Николеньки Аблеухова, Германна» [53, 170]. В.В. Шитова в работе «Доктор Фаустус в романе «Синдром Петрушки» Д. Рубиной» уточнила: «Доктор Фаустус, ученый, чернокнижник и маг, предстает обыкновенной марионеткой…Античный миф переосмысляется в корне» [51, 64]. Л. Аннинский, рассматривая произведения писательницы, утверждал: «Текст колется скрытыми цитатами, светится намеками, плывет узнаваемыми мотивами» [36, 5].

6. «Телесность» как основная тема женской прозы. Н. Лейдерман и М. Липовецкий относят женскую прозу к неонатурализму. «Важнейшей чертой, этой прозы является то, что в ней «чернушный» хаос и повседневная война за выживание, как правило, разворачиваются вне особых социальных условий напротив, «новая женская проза» обнажает кошмар внутри нормальной жизни: в любовных отношениях, в семейном быту» [22, 73]. Современные писательницы, описывая «жизнь тела», пытаются создать новый синтез, основанный не на бинарных оппозициях, а на их преодолении. Нельзя не согласиться с выводами Н. Лейдермана и М. Липовецкого о том, что «именно в женской прозе происходит трансформация «чернухи»: открытая в этой прозе телесность создает почву для нео-сентименталистского течения 90-х годов» [22, 94].

Подводя итоги, следует отметить, что проблематику, связанную с исследованием «женской прозы», нельзя считать исчерпанной. Развитие изучения темы видится перспективным в нескольких направлениях: во-первых, это исследование концепций женственности в творчестве известных писательниц. Во-вторых, возможен сопоставительный анализ современной отечественной и зарубежной «женской прозы». Это позволило бы ответить на вопросы: как соотносится национальный менталитет и гендерная идентичность в текстах современных писательниц и существуют ли общие закономерности в развитии женской прозы разных стран.