«Анализ лексики российского политического дискурса»

В политике это парадоксальное соединение веры в творящую силу слова с убежденностью в нашем полном господстве над ними проявляется остро, порой трагически. Политическое действие начинается словом и держится им. Политика, как известно, - совершенное общение. Окажись оно несовершенным, место политики заступит деспотия и «война всех против всех». Однако большинство убеждено: нечего заботиться о словах, было бы, что сказать, так оно само собой и скажется. И усомниться в этом предрассудке не помогает ничто – даже бесконечные уроки того, что сказывается как раз не то, что хотелось выразить, делается не то, что хотелось сделать.

Язык политики является одним из показателей политической культуры страны, инструментом влияния, средством манипулирования сознанием избирателей. Связь между языком и политикой очевидна: ни один политический режим не может существовать без коммуникации. Более того, можно утверждать, что специфика политики, в отличие от ряда других сфер деятельности, заключается в ее преимущественно дискурсивном характере: многие политические действия по своей природе являются речевыми действиями. Необходимость исследования политического дискурса на материале речи политиков диктуется тенденциями развития политической коммуникации, наблюдаемыми в нашем обществе, а именно – значительным возрастанием роли устной речи, увеличением ее удельного веса в общении и повышением значимости устной речи как формы существования языка. В этом и состоит актуальность нашего исследования.

Объектом исследования являются тексты с российскими политиками. Предметом изучения выступают лексические особенности политического дискурса.

Цель – рассмотрение лексических особенностей российского политического дискурса. Цель определяет задачи исследования, которые состоят в следующем:

1. Анализ особенностей политического дискурса.

2. Изучение понятия лексика русского языка и ее особенности.

3. Анализ лексических группы слов в политическом дискурсе;

4. Изучение стилистических фигур в политическом дискурсе.

Материалом работы являются статьи политического содержания, взятые из печатных СМИ, а именно газет. Нами проанализированы материалы из таких центральных газет, как «Аргументы и факты», «Московский комсомолец», «Правда», региональных газет – «Республика Башкортостан», «Единая Россия – Башкортостан» и местных – «Вечерняя Уфа», «Истоки», «Комсомольская правда – Уфа», «Известия – Уфа», «Версия». Анализу подвергся актуальный материал за период 2013–2014 гг., отобранный методом сплошной выборки.

Характер поставленных задач предусматривает использование комплексной методики исследования. В представленном исследовании нашли применение следующие методы:

а) общенаучные (наблюдение, описание, классификация, интерпретация, моделирование, метод опроса, подсчет);

б) лингвистические (контекстный анализ, дискурс-анализ, стилистический анализ, интент-анализ, метод семантического дифференциала).

Научная новизна. В нашем исследовании делается попытка определить функции и эффективность использования лексического фонда русского языка в политической речи на примере текстов, при этом в научный оборот вводится новый языковой материал (речевые конструкции со стилистическими фигурами), который, в частности, отражает речевое поведение политиков местного уровня власти (г. Уфы).

На основе анализа научной литературы и первичной обработки собранного материала сформулирована следующая гипотеза: лексика служит эффективным способом речевого воздействия в политической речи.

Теоретическая значимость выпускной квалификационной работы заключается в том, что в результате изучения особенностей политической коммуникации уточняется содержание базовых понятий: «политический дискурс», «дискурс».

Практическая значимость работы определяется возможностью использования полученных результатов в образовательном процессе в школе и вузе: в ходе преподавания Русского языка (раздел «Лексика»), «Стилистики и культуры речи», «Теории и практика речевой коммуникации», «Политология», при подготовке практических рекомендаций для политических деятелей.

Структура выпускной квалификационной работы определяется целью и задачами исследования и состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы, приложения и методического приложения.

Во введении обосновывается актуальность темы исследования; определяются объект и предмет изучения, формулируются цель и задачи работы; описывается материал исследования, указываются методы анализа, научная новизна; выдвигается научная гипотеза; отмечаются теоретическая и практическая значимость и апробация работы.

В первой главе излагается теоретическая концепция работы. В ней описываются исходные для исследования понятия: дискурс, политический дискурс, типы лексики русского языка.

Во второй главе выделены и проанализированы основные группы лексики в политическом дискурсе.

В заключении формулируются основные выводы в соответствии с поставленными целью и задачами.

Завершают работу список использованной литературы(54 наименования), приложение – терминологический словарь и методическое приложение – конспект урока русского языка в 5 классе на тему «Общеупотребительные слова. Диалектные и профессиональные слова».

Российская культура, напротив, в течение многих веков ориентировалась на письменное слово. В исторической памяти российского общества не запечатлены ни выдающиеся речи политиков, ни известные речи адвокатов (редкие исключения относятся к выступлениям известных адвокатов последней трети XIX века – А.Ф. Кони, Ф.Н. Плевако, но и здесь можно говорить о знании имен, но не о знании и интересе к собственно текстам), ни выступления общественных деятелей. За очень небольшим исключением, например, нескольких выступлений времен перестройки и всем известных фраз ведущих политических акторов, российское политическое наследие сосредоточено в печатных текстах. Начиная с XIX века практическое ораторское искусство в России оказалось вытесненным из школьных и университетских предметов и нашло прибежище только в подготовке духовенства, но и в церковной практике роль проповедника обычно сводилась к разработке уже существующих канонов и к повторению уже написанных образцов. Еще один источник устного общественно значимого слова – публичное судебное заседание – возникло в России только во второй половине XIX века и просуществовало лишь до 1917 г. Но самый главный источник политического ораторства – публичные общественные и политические дебаты, был в России практически неизвестен. В Новое время можно назвать только дебаты Комиссии по составлению нового Уложения, работавшей с 1766 по 1768 г. – тогда в ее работе принимали участие представители всех сословий, от крестьян до вельмож, а работу Комиссии освещала пресса, и работу Государственной думы с 1906 по 1917 г. Речи и дебаты проходили также на заседаниях отдельных общественных организаций, таких как Вольное экономическое общество, в особенности во второй половине XIX века, в ходе деятельности профессиональных союзов: союзов работников печати, земских деятелей, инженеров и множества других организаций, активно работавших в начале XX века.

Авторитарное правление в России, как в эпоху самодержавия, так и в советское время, делало невозможными ни открытые общественно-политические дебаты, ни свободное печатное слово. Общественные дебаты редуцировались до дебатов в салонах, а в советское время – до кухонных разговоров. В салонно-кухонных разговорах исчезала собственно общественная сторона полемики, исчезала основа, сердцевина публичного слова – публика, аудитория как главный адресат, а также агитация и мобилизация как основа всей стратегии, зато развивалось искусство диалога, частной по сути и ученой по форме полемики, где полемисты изощрялись в учености и остроумии, а решение актуальных общественных вопросов превращалось в бесконечный обмен более или менее занятными репликами [1, 113].

Жанр общественно значимой печатной полемики в России ведет свое начало от первых сатирических журналов, самый первый из которых – «Всякая всячина» – был основан Екатериной II. Императрица дала начало общественной полемике по политическим, социальным, экономическим проблемам и, при всем свойственном ей авторитаризме, позволила полемистам, достаточно вольно оскорблявшим и ее саму, открыто высказывать свои мнения. Достаточно терпимое отношение к обсуждению некоторых общественных проблем продолжалось до конца 1810-х годов, но с начала 1820-х и до середины 1850-х годов, то есть до смерти Николая I, – в самое важное для оформлявшейся российской культуры время, открытая печатная полемика свелась к спорам о стилях, об истинной народности и т. д. Актуальная общественная тематика из периодической печати не ушла, но полемика на эти темы редуцировалась до обмена репликами на эзоповом языке, понятном только посвященным. Но даже в таком виде, даже сведенная до обмена репликами на эзоповом языке печатная полемика, в отсутствие возможности для устных дебатов, становилась важнейшим фактом общественной жизни. Именно печать, а не свободно высказываемое устное слово, стала основным транслятором между участниками дискуссии и широкой публикой в России. Даже относительно либеральная эпоха Александра II не освободила устное слово, да и в печати освободила от запрета лишь часть обсуждаемых тем, отнюдь не всех и не полностью, поэтому роль эзопова языка не уменьшилась ни в 1860-х годах, ни тем более в последующие десятилетия. Не принесла свободу слова и Конституция 19 октября 1905 г. Только февраль 1917 г. принес действительную свободу для полемики, во всяком случае, в печати, но и она была быстро прервана развитием революционных событий и с середины 1920-х годов практически полностью исчезла. А с конца 1920-х годов независимая полемика на общественно важные темы исчезает даже в форме эзопова языка. С начала 1930-х годов любая печатная полемика, вне зависимости от формы, которую она приобретала, могла начаться только с одобрения власти и кончалась официально санкционированными выводами, являвшимися истиной в последней инстанции [1, 25].

Очевидно, однако, что, несмотря на все свои специфические особенности, российский политический дискурс является частью дискурса европейского. Нет ни одной его характеристики, даже в дореволюционное или советское время, которая бы полностью выпадала из европейской традиции, если, конечно, принимать во внимание, что сама европейская традиция весьма разнообразна и имеет долгую историю. И парадигма «единства», и исчезновение субъекта действия, и мотив угрозы, и опора на письменное слово – все это черты, которые можно найти в европейской традиции, в том или ином национальном дискурсе в какой-то исторический период. Даже тогда, когда советский режим создавал свой особенный «тоталитарный язык», черты этого языка развивались в соответствии с приемами и нормами, существовавшими в общеевропейской традиции

Поэтому об особенностях российского политического дискурса в контексте различий между дискурсом российским и советским, российским и американским или европейским можно говорить только как о различиях внутри одной традиции. Обусловлены эти различия степенью развития политических институтов и вовлеченности общества в политическую жизнь, поэтому они не являются чем-то жестким и постоянным. Все особенности имеют тенденцию к развитию и изменению, причем зачастую эти изменения происходят весьма быстро. Фиксируя какую-то черту российского дискурса как важную специфическую черту, способную что-то объяснить исследователю, мы должны быть готовы к тому, что уже завтра столкнемся с трансформацией этой черты. Для подтверждения этого положения можно отметить эволюцию в общественном дискурсе маркировки самого названия нашего государства по принципу эта/наша. Изначально ведущие российские политические акторы никогда не употребляли в своем дискурсе при разговоре о России: «эта страна», в «этой стране» (калька с общепринятого в англоязычном дискурсе «that country»), так как предполагалось, что для российской политической аудитории эти выражения звучат слишком резко и отстраненно, по контрасту с традиционно «теплыми», «сыновними» чувствами, тесными связями с идеей родины, страны. Но прошло несколько лет, и в середине 90-х годов XX века выражение «эта страна» вошло в активный политический дискурс и звучало из уст самых разных политиков, в том числе и принадлежащих к «патриотическому» лагерю [3, 139]. Однако в последнее десятилетие мы наблюдаем прямо противоположный процесс, в котором слово «наше» применяется в официальном политическом дискурсе повсеместно [47, 345]. В фиксации и объяснении таких изменений и состоит задача исследователя современного дискурса, при этом нельзя забывать о том, что происходящие процессы только частично можно объяснить доминированием тех или иных парадигм, их авторитетностью в глазах ведущих политических акторов. Важно понимать, что дискурс публичных адресантов обусловлен, в первую очередь, тем, что сами адресаты (то есть общество) готовы от них услышать, понять и принять как свое. Изменения в дискурсе невозможны только из-за того, что меняются политики, – должно изменяться и общество, причем в самых своих глубинных слоях.

Нельзя также забывать, что современный российский дискурс диалектически связан с советским политическим дискурсом, ибо в первый период своего развития в 90-е годы XX века практически строился на его отрицании, а в настоящее время, наоборот, во многом позаимствовал присущие советскому дискурсу качества [20, 76].

Советский официальный политический дискурс характеризовался, в первую очередь, стратегическим устранением агентивности, то есть субъекта, совершающего действия, на основе бесчисленных номинализаций (повышение, внедрение, применение, достижение и т. д.). Все процессы как бы совершались без активного участия какого-либо субъекта, что позволяло совершать такие манипуляции с текстом, которые даже при отсутствии конкретного содержания создавали видимость значимости. «Пустота» официального дискурса советского периода становится очевидной при логическом анализе в терминах пропозиций, который показывает, что все номинализованные утверждения делаются от имени не реального, а обобщённого или отсутствующего говорящего и рассчитаны на идеального слушающего, который воспринимает подобный абстрактный монологизированный дискурс в ситуации псевдодиалога.

Фундаментальная амбивалентность советского политического дискурса, создающая видимость желаемой (справедливое общество рабочих и крестьян, например) или отрицаемой (загнивающий западный мир) реальности, основывалась на десемантизации субъекта, пассивных конструкциях, идеологическом клишировании (партия – наш рулевой), абстрактной референции (призрак коммунизма как символ будущего), непрямых номинациях (воины-интернационалисты в Афганистане), нарушениях всех максим кооперации, чрезмерной ритуализации языка и т. д. П. Серио, изучавший подробно советские политические тексты того времени, охарактеризовал их термином «деревянный язык». Есть у него и второе название – «суконный язык», то есть «жесткий, шершавый, корявый, или же вязкий язык, который вяжет рот, то есть наполняет его целиком и создает ощущение тяжести» [11, 30].

Советский официальный политический дискурс, таким образом, представлял собой неестественно стабильную систему: заранее заданный круг тем, социально санкционированные оценки, устоявшаяся система фразеологических средств, отобранные традиционно-стереотипные образцы и т. д. В целом советский политический дискурс характеризовался тем, что единственная идеология, единственное мировоззрение и единственная точка зрения официально считались правильными, все другие были ложными. Думать по-другому и давать другие оценки было небезопасно, а действовать на основе другой системы ценностей означало совершать преступление против народа, государства, здравого смысла и самой истины. Отказавшись от советской тоталитарной идеологии, общество, тем не менее, осталось крепко с нею связанным: нетерпимым к другим точкам зрения, повышенно идеологичным, испытывающим острый дискомфорт без внешней референтной системы оценок, что проявляется и в современном политическом дискурсе.

После распада Советского Союза и, как следствие, советского официального политического дискурса, российский политический дискурс изначально представлял собой обсуждение проблем политики в средствах массовой информации, аналитике, просто разговорах, и определялся простым противопоставлением, делением на два полюса: «новый» и «старый» – либеральный и коммунистический. Любой политик, журналист, публичный деятель, если он не относился к числу либералов-реформаторов, записывался в стан «реакционеров» – «сторонников коммунистического прошлого». К примеру, именно на этом противопоставлении строился официальный политический дискурс в избирательную кампанию 1995–1996 гг.

Но, по мере разочарования в либеральных ценностях, с которыми большинство граждан нашей страны связывало резкое ухудшение уровня жизни, структурный кризис в промышленности, высочайшее расслоение общества, разгул преступности, безнаказанность чиновничества и множество других, не менее значимых проблем, должен был трансформироваться и дискурс. На исходе девяностых годов можно было зафиксировать два основных типа российского политического дискурса. Первый, «либеральный», состоял в поддержке демократии, идеологического и экономического либерализма (свободного рынка), прозападной внешней политики и этнической толерантности. Второй, «консервативный», характеризовался положительным отношением к авторитаризму, идеологическому консерватизму («государственничеству»), регулируемой экономике, независимой (в отдельных проявлениях – антизападной) внешней политике, идее национального возрождения, уникальности России и самих русских. Мы намеренно не вкладываем никакого оценочного смысла в данные типы дискурсов, а используем их только для демаркации позиций представителей политической и интеллектуальной элиты, формирующих различные типы дискурса. Так, понятие «консерватизм» используется в нейтральном значении как несоциалистическая альтернатива либерализму, и наоборот [22, 87].

Основываясь на данных исследования Е.М. Левинтовой, можно утверждать, что если на первом этапе формирования политического дискурса в постсоветской России «идеалом» политико-экономического устройства было демократическое государство с либеральной идеологией и свободно-рыночной моделью экономики, находящееся в дружеских отношениях как с Западом, так и с Востоком и строящее свою национальную политику на идеях национального и этнического равенства и терпимости (чистый «либеральный» дискурс), то «идеалом» конца 90-х годов XX века – начала 00-х годов века XXI было авторитарное государство с государственнической идеологией, стремящееся к многополярности мирового порядка, строящее свою национальную политику на националистических идеях, но со свободно-рыночной экономикой (синтез «либерального» и «консервативного» дискурсов)

Такая эволюция официального дискурса была скорее плавной, постепенной, а не резкой и тотальной. Период перехода от либерального к консервативному дискурсу был довольно продолжительным, причем либералам удалось отстоять ключевой для них экономический либерализм (свободный рынок), тогда как консерваторы, пожертвовав периферийным для них регулируемым рынком, смогли привнести принципиальные для себя консервативные политические, идеологические, внешнеполитические и национальные элементы. К началу XXI столетия эту эволюцию можно было представить как все то же упрощенное деление на правых и левых, но уже без той «неистовости» первой половины 1990-х. Первоначальный либеральный дискурс соответствовал левым позициям в политике, идеологии, внешней политике и области национального развития (то есть был демократическим, интернационалистическим, западническим и толерантным) и правым позициям в сфере экономики (свободный рынок, минимальная роль государства в экономике). Первоначальный же консервативный дискурс соответствовал левым позициям в экономике (идея регулируемой экономики, более активная роль государства в экономическом развитии) и правым позициям в политике, идеологии, внешней политике и в области национального развития (то есть был авторитарным, изоляционистским и националистическим). Очевидно, именно правые составляющие были принципиальными как для либералов, так и для консерваторов (подробнее об особенностях российского политического дискурса в 90-е годы XX века и на стыке веков [33, 58].