««подражания корану» а.с. пушкина: история создания и изучения»

Данная цель предполагает решение следующих задач:

- провести анализ творческой истории цикла;

- рассмотреть этапы его историко-функционального изучения (прижизненный этап, дореволюционная пушкинистика, советское литературоведение и современное отечественное и зарубежное пушкиноведение).

Теоретико-методологической базой исследования послужили труды таких известных ученых-литературоведов как Н.Н. Черняев, К.С. Кашталева, Г.А. Гуковский, Б.В. Томашевский, В.В. Виноградов, Д.Д. Благой, Д.И. Белкин, Н.М. Лобикова, Т.Г. Мальчукова, В.С. Непомнящий, С.А. Фомичев и др. В работе использовались принципы и приемы историко-функционального метода и филологического анализа художественного текста.

Научная новизна работы обусловлена попыткой обобщить накопленный наукой опыт осмысления «Подражаний Корану» Пушкина с современной точки зрения.

Практическая значимость проведенного исследования заключается в возможности применения его основных выводов и положений на уроках и внеклассных занятиях по литературе в школе и в вузе.

Структура работы состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы, включающего в себя 70 наименований, методического приложения.

Необходимо определить, каким было отношение поэта к религии, в том числе к православной. Рассмотрим некоторые из приводимых аргументов. В качестве доказательства атеистических взглядов поэта, как правило, выдвигаются следующие факты. Документы, написанные в Михайловском, содержат интересный творческий материал, который пушкинисты условно назвали «Сотворение мира». Это материал материалистического характера, поэтическая транскрипция библейской легенды о сотворении мира, и в этой легенде Бог исключен. Такой «безбожный», откровенно антирелигиозный спор с «Писанием» действительно был характерен для молодого Пушкина.

Но в Михайловском Пушкин задумался о социальной роли религии и ее значении в истории русского народа. Печать этих мыслей четко обозначена в трагедии «Борис Годунов», а затем она отразилась в «Истории Пугачева» и в неоконченной «Истории Петра».

В последние годы своей жизни Пушкин задался вопросом и о моральной стороне религии. В «Священной истории», в «Житиях святых» он искал сюжеты и образы для своих работ. Следы этих размышлений можно найти в лирических циклах стихов 1830-х годов, в журналистских, критических статьях и набросках незаконченных произведений, а также в многочисленных письмах и дневниковых записях. Так же об этом говорят материалы журнала «Современник», который Пушкин редактировал в последний год своей жизни, и обширная подборка литературы в его библиотеке.

Интерес Пушкина к религии не вызывает сомнений. Но в этом интересе, как подчеркивают исследователи, невозможно найти то, что делает человека верующим – веры в Бога. Это интерес историка, социолога, антрополога, лингвиста, и нет ни одного стихотворения поэта или прозаического произведения, нет ни одной статьи или частного письма, в котором перед нами появился бы Пушкин как человек, который верит в Бога.

Во всех произведениях, в которых гений Пушкина позволил ему так ясно и полно представить точку зрения лирического героя, чрезвычайно трудно отличить его от автора. Тем не менее, герой, изображенный художником, и сам художник – это не один и тот же человек, даже если это «я» лирического стихотворения. И когда герой восклицает, например: «Туда б, в заоблачную келью, в соседство бога скрыться мне!», вряд ли правильным будет делать из этого вывод, что поэт, написавший это, действительно верит, что Бог обитает в облаках, и всерьез намерен уйти в монастырь.

Кроме того, исследователи подчеркивают важную взаимосвязь с эпохой, в которой жил поэт. Любой вере, и атеизму в том числе, присущи национальные и знаковые функции. Это не только мировоззрение, учение, догма – это также культура. Пушкинский атеизм, например, совпал с суеверием. В связи с этим вспоминаются предсказания гадалки Кирхгоф, но есть и другие случаи, когда Пушкин видел в некоторых событиях проявление злых сил. Например, наводнение в Санкт-Петербурге он истолковал как «потоп», увидел в этом зловещий знак. Все это – признаки негативного религиозного мировоззрения. Наука пренебрегает, а церковь не одобряет их. Но, в любом случае, это не религиозное безразличие, тем более чистый атеизм.

Не менее важно отметить, что одесские уроки не вызвали у Пушкина восторгов: «Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастию, более всего правдоподобная». Действительно, психологические последствия атеизма разрушительны. Нигилистам он дает силу, избавляя от опасений наказания после смерти. О таких атеистах Достоевский сказал: «Бога нет, все позволено». Они всегда пугали самых толерантных мыслителей того времени, например, таких, как Джон Локк.

Однако Пушкин принадлежал к другому типу. Когда его случайный собеседник, англичанин Гутчисон, ненамеренно уничтожил слабые доказательства бессмертия души, он не смог поколебать моральные правила ученика. Поэт был опечален, потому что ему пришлось расстаться с обещанием вечной жизни, пришлось смириться с тем, что смерть – не граница, не веха, означающая конец земного паломничества и переход в другой, возможно, лучший мир, а конец, безусловный и безоговорочный.

С этой точки зрения, действительно, мало радости, особенно для молодого человека, который еще не устал от жизни и не знает, что есть вещи хуже, чем смерть. Если бы это сознавали власть имущие и родственники Пушкина, они вряд ли боялись бы его атеизма. Но им показалось, что ему присущ бунт и свержение основ, поскольку традиция предписывает определять безбожие как безнравственность и вседозволенность.

В псковской ссылке Пушкин решил, что нужно быть лояльным к религии, по крайней мере, внешне, и что в этом нет ничего позорного. 7 марта 1826 он писал своему ходатаю В.А. Жуковскому из Михайловского (конечно, в надежде, что царю это будет передано): «Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, я храню его внутри самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку». Также он обязался в этом императору в письменной форме.

С другой позиции, Пушкин – православный христианин, но его путь к вере был долгим и трудным. Опять же, исследователи относят этот факт к влиянию эпохи – но в совершенно ином значении.

Как отметил ряд исследователей, упадок религиозной веры начался давно. Во всех европейских странах он охватывал в первую очередь высший класс (дворянство), то есть, самых образованных людей государства. Особенно важно это для понимания того, что происходило в русской культуре XIX века. Есть несколько великих деятелей, которые в своем духовном развитии прошли путь от нейтрального или даже критического отношения к православию до его полного признания, а в некоторых случаях – воцерковления.

Также исследователи подчеркивают, что, несмотря на все аргументы в пользу атеизма Пушкина, есть одно существенное доказательство: Пушкин умер как христианин. «Если бы он пал на месте поединка или тотчас после него, – пишет митрополит Анастасий, – то он не только ушел бы из мира с неискупленною виною за дуэль, но унес бы с собою действительно неутолимую «жажду мести», как сказал о нем Лермонтов. Бог оставил ему еще два дня (45 часов) жизни для искупления своего греха и достойного приготовления к вечности. Это была для него подлинно милость Божия, которую не мог не оценить он сам».

После получения известия о серьезности своих ран, Пушкин попросил послать за священником. Отец Петр, священник Конюшенной церкви, согласился исповедовать и приобщить его к Святым тайнам. Простил Пушкин и Дантеса, и этот шаг был воспринят друзьями, близкими и семьей как естественный. Князь Вяземский писал: «В последние годы жизни своей он имел сильное религиозное чувство: читал и любил читать Евангелие, был проникнут красотою многих молитв, знал их наизусть и часто твердил их» [16; 145].

Исследования пушкинистов также позволяют утверждать, что на отрицательной стороне жизни и творчества концентрируется внимание больше, чем необходимо. С точки зрения А. И. Восторгова, «туманное облако непонимания, недоумения и клеветы не совсем еще рассеялись и доныне. Нашлись и находятся любители, которые с рвением, достойным лучшего дела, обходя в поэте вечное и достойное, а часто и не зная и не умея понять этого вечного, с особенным наслаждением подчеркивают его слабости и недостатки, с непонятною радостью утверждают, что поэт был и ненадежным христианином, и ненадежным сыном отечества, и приписывали ему много такого, чего он никогда не делал, чего он никогда не говорил» [21; 204].

Поэт прошел долгий путь, и чтобы понять это, мы должны принять всего Пушкина, всю высоту его духовного роста, каким он был в момент расставания с жизнью. Православная смерть была оправданием и венцом его жизни. «Если ничто в жизни не случайно, то менее всего случайна смерть, – писал М. Волошин. – Вспомните те черты, которые она накладывает на человека: вспомните Лермонтова, умирающего в горах во время грозы, и Бетховена, умирающего тоже во время раската грома в покинутой комнате, и три мученических дня для Пушкина после дуэли. Смертью осмысливается вся жизнь человека».

Литературоведы также подчеркивают, что Пушкин пришел к православию не потому, что его воспитание и образование обрекали его на это, а вопреки им, вопреки окружающей среде. Его жизнь была борьбой против страстей в поисках верного религиозного мировоззрения и веры. Как отметил митрополит Анастасий, «присущее ему от природы мистическое предощущение потустороннего мира только создавало благоприятную почву для восприятия религиозных идей, но, смутное и неясное по существу, оно не могло само по себе дать ему, конечно, твердого, обоснованного религиозного мировоззрения, которого тревожно искала его возвышенная, идеалистически настроенная душа и которое ему пришлось вырабатывать вполне самостоятельно» [18; 125].

В семье Пушкина, как и во многих других семьях того времени, утверждает исследователь И. Андреев, преобладало ироническое отношение к религии, церкви, духовенству. «Так как непристойные насмешки по этому поводу часто облекались в остроумные и соблазнительно привлекательные формы, то ребенок Пушкин, имея живой и насмешливый ум и повышенную восприимчивость, быстро и прочно усвоил себе эту манеру, которая мутной струей прошла через его жизнь и творчество в течение многих лет» [18; 201].

В библиотеке отца Пушкина было много книг французских авторов. Особое влияние на Пушкина оказали Вольтер и Парни. В противовес этому влиянию часто называют влияние няни Арины Родионовны Яковлевой. Пушкин ее очень любил. Но, как справедливо отметил митрополит Анастасий, ее благочестия было недостаточно, чтобы утвердить поэта в вере, помочь преодолеть соблазны разума.

Годы, проведенные в лицее Царского Села, где доминировал дух либерализма, только усугубили результаты обучения на дому. Молодость Пушкина, с точки зрения православных иерархов, – время его морального падения и политических ошибок. Это период создания первых крупных произведений, таких, как поэма «Руслан и Людмила», серии так называемых «вольных стихов» (оды «Свобода», «Деревня» и т.д.), а также эпиграмм на императора Александра Павловича.

Следствием стала ссылка на юг России. В это время появилась «Гавриилиада» (1821) – наиболее кощунственное произведение поэта. В Одессе Пушкин берет уроки атеизма, размышляет о побеге за границу, пытается присоединиться к масонам (которые вскоре были запрещены, а о каких-либо связях Пушкина с масонами в последующем неизвестно). На юге он завязал знакомства с некоторыми членами тайного общества.

Отношение Пушкина к декабристскому движению также является особенной темой. Здесь мы отметим лишь один аспект данной проблематики. С точки зрения И.М. Андреева, «Пушкин никогда не был и не мог быть партийным, а потому и политические его оценки носили нравственный характер» [24; 145].

Как же нужно относиться к богохульству и кощунственности его литературных произведений? По словам архимандрита Константина, «бес молодости нередко водил его пером, а то, что выходило из-под него, становилось предметом потаенного, а потому особенно ретивого и широкого распространения. Пушкин оказывался в роли революционной силы и развратителя воображения» [23; 263].

Тем не менее, многие авторы отмечают, что даже самые «кощунственные» строки поэта не были строками воинствующего безбожника. Например, В. Ходасевич считал, что они носят комический характер, что «их стрелы не ядовиты и неглубоко ранят» [24; 145].

Митрополит Анастасий обращает внимание на то, что эти стихи не выходят за привычные рамки эпохи поверхностного инакомыслия, которое было обычным явлением в жизни русского образованного общества конца XVIII-начала XIX века.

В связи с этим, можно утверждать, что Пушкин лишь отдавал дань своему времени. «Если его вольные стихотворения обращали на себя большее внимание, то именно потому, что они отвечали общему настроению умов, и вследствие его дара каждое его слово разносилось эхом по всей России. Сам же он не только не пытался передать их печати, но стремился изъять их из обращения в рукописных копиях» [28; 145].

Ученые подчеркивают, что домихайловский период стал временем исканий – как духовных, так и поэтических, но это время никак нельзя назвать периодом вольнодумства. Поверхностность «бунта» Пушкина объясняет быстрое и внезапное изменение в его мировоззрении, случившееся в Михайловском. Именно здесь, в тихой сельской местности, как утверждает митрополит Анастасий, Пушкин смог глубоко заглянуть в себя, в душу простого народа, чтобы извлечь уроки и заветы из родной истории и заняться духовным самообразованием. Здесь он впервые вошел в жизнь русского народа, в прямое общение с церковью через братство монастыря и Святогорское духовенство.

Пушкин тяготел под обвинением в нечестности, и духовный надзор над ними был поручен настоятелю Святогорского монастыря, который был хранителем заветов старого русского благочестия. «Наблюдая воочию эту тесную связь народа с монастырем и углубляясь в изучение «Истории» Карамзина и летописей, где развертывались пред ним картины древней аскетической Святой Руси, Пушкин не мог не оценить неизмеримого нравственного влияния, какое оказывала на наш народ православная церковь» [18; 147].

Но нам ближе третья точка зрения на вопрос о религиозности великого русского поэта. Пушкин есть «всечеловек» по преимуществу, как ощутил и обозначил его Ф.М. Достоевский. Он воплощает в себе всю Россию, которую он любил всем сердцем. Все, что украшает российскую национальную душу – равнодушие к земным мирским благам, стремление к иной, лучшей жизни, неутолимая жажда правды, широта души, которая стремится обнять весь мир и назвать всех своими братьями, светлое восприятие жизни как прекрасного дара Божия, наслаждение праздником бытия, примиренное, спокойное отношение к смерти, необыкновенная чуткость совести, гармоническая цельность всего нравственного существа, – все это нашло яркое отражение в сущности и творчестве Пушкина как в точном зеркале национального духа.

Пушкин ко всему подходит просто и естественно, как с незапамятных времен это было присуще русскому сердцу. Он не имеет каких-либо предвзятых тенденций, как Толстой и Достоевский, которые стремились подчинить себе читателя. Он не пытался исковеркать свой талант, не «философствовал хитро».

Он берет всю реальность такой, какой дал ее Бог, смотрит и передает ее картины спокойно и объективно, как настоящий художник. И от этой детской ясности и чистоты его созерцания, акварельной легкости и прозрачности его произведений, его творения становятся одинаково доступными для всех возрастов. Мы понимаем его произведения просто и ясно, как саму жизнь. Это простота гения или гениальность простоты, что особенно характерно для нашего поэта.

Вместе с художественной правдой Пушкин ищет повсюду нравственную истину, так как они не могут быть отделены друг от друга. Он всегда старается быть честным с самим собой и со своими читателями, что также является отпечатком гения. Искренность сердца, издавна присущая русскому народу, создаёт и другую исключительно русскую черту натуры – смирение. Оно возвышает большинство его произведений, в которых разлито истинно высокое благоговение.

Пушкин не только возвысил свой блестящий талант, но и смирился перед его величием. Вдохновение приводило его в трепет и даже ужас, он видел в нем «знак Бога», который освещает, очищает и возвышает душу. Внемля «сладким звукам» небес и созерцая сияние вечной божественной красоты, он в эти минуты «молился» сердцем и, свободный и счастливый, радовался своему духовному полету, возносившему его над всем миром.

Такое трепетное отношение к своему дарованию выразилось в стихотворении «Пророк», которое по праву считается одним из величайших пушкинских произведений по силе и духовной проницательности. Поэт заимствовал свой главный образ из книги пророка Исаии, он глубоко и искренне принял его в своем сердце, прибавив к нему свое собственное поэтическое призвание. Поэт, по мнению Пушкина, как пророк, получает помазание свыше и очищается, посвящение его на службу также происходит с помощью небесного огня. Столь же высоки и нравственные обязательства, наложенные на поэта его исключительным талантом: он должен быть инструментом Божьей воли («исполнись волю моей») и вдохновенно «глаголом жечь сердца людей».

Таким образом, яркий гений Пушкина поднялся на высоту религиозного созерцания, с незапамятных времен присущего природе истинной поэзии: она всегда была «религии небесной сестра земная», как когда-то сказал В.А. Жуковский. Рожденная из религиозных гимнов, она продолжает звучать высокой небесной мелодией даже тогда, когда не служит религиозным целям. Ее сфера – идеальный мир, ее полное воплощение не может случиться на земле. Здесь мы видим лишь отблески. Устремление к горним высотам и вечному солнцу истины и красоты и составляет подлинную душу поэзии: это есть «божественный пафос», по словам В.Г. Белинского, в котором наше сердце бьется в один лад со вселенной, в котором земное сияет небесным, а небесное сочетается с земным [15; 241].

Чем ярче и красочнее был поэтический дар Пушкина и чем осторожнее и добросовестнее он относился к нему, тем больше он был чувствителен к прикосновению божественного слова и более глубоко сознавал свое призвание как божественное предназначение, как божественное посланничество.

«Сны поэзии святой» виделись ему откровением, которое посетило его по приказу свыше, вне зависимости от собственной воли. Муза, поэтическое олицетворение его творческого дара, снисходила до него как загадочный и замечательный гость, «оживляя» его свирель «божественным дыханием и сердце исполняя святым очарованием» [16; 217].

Эпитеты «божественные и священные», которые так часто использует Пушкин применительно к своему поэтическому вдохновению, не только красивая метафора: они скрывают глубоко сакраментальный смысл, реальный смысл духовной связи с другим миром, доступным поэту. Не зря он требовал от своей музы такой отреченности от мира, где она будет оставаться лишь «велению Божию послушной», внимая равнодушно «хвале и клевете» людей.

Чтобы объяснить эту кажущуюся двойственность в духовном настроении Пушкина, стоит вспомнить рассуждения, какими он сопровождает анекдот о Байроне, который при своем очевидном свободомыслии очень дорожил крестом, данным ему монахом в Афинах: «Душа человека, – пишет он, – есть недоступное хранилище его помыслов. И как судить о свойствах и образе мыслей человека по наружным его действиям? Он может по произволу надевать на себя личину порочности и добродетели. Часто по какому-либо своенравному убеждению ума своего он может выставлять напоказ толпе не самую лучшую сторону своего нравственного бытия, часто может бросать пыль в глаза одними своими странностями» [27; 145]. «Видно из этого случая, – добавляет Пушкин, – что вера внутренняя перевешивала в душе Байрона скептицизм, высказываемый им местами в своих творениях. Может быть даже, что скептицизм сей был только временным своенравием ума, иногда идущего вопреки убеждению внутреннему веры душевной» [27; 180].

Возможно, в этих словах звучит и личная исповедь поэта, чья душа была в гармонии с природой Байрона; не зря ведь он почувствовал невольную тягу к последней, особенно в первый период своей литературной деятельности.

Мистические настроения были наследственными в роду Пушкина. Они передались поэту от отца Сергея Львовича, библиотека которого была заполнена произведениями мистических писателей того времени. Определенную долю влияния на поэта с точки зрения укрепления этого чувства оказал во время ссылки в Бессарабию генерал Инзов, которого сам Пушкин называл «добрым мистиком» [28; 276]. Будучи старым масоном, генерал был в то же время и преданным сыном Православной Церкви. В Александровскую эпоху две эти противоположности зачастую легко ладили друг с другом.

Того, чем смогла вдохновить поэта его знаменитая няня Арина Родионовна в смысле внутреннего благочестия, не было достаточно, чтобы укрепить во время первых пробудившихся соблазнов ума. Позже и уроки первого наставника Закона Божьего в Москве о.Беликова, также как и лицейских законоучителей о.Музовского и о.Мансветова, не оставили в нем, по-видимому, глубокого впечатления.

Моральной точкой поворота, которая осветила жизнь и работу поэта в новом свете, и последствия этого поворота начали появляться еще в период его жизни в Кишиневе и Одессе. Но полного своего развития Пушкин достиг только в течение следующей ссылки в тихом имении Михайловское, насыщенном уединением и покоем. Эта вторая ссылка, которая иногда приводила в отчаяние самого поэта, имела огромное значение. Почти все биографы признают, что она способствовала его духовному росту, и в этом смысле была одинаково благотворна для него, как для Достоевского заключение в «Мертвом доме».

Не развлекаясь опьяняющими светскими удовольствиями, поглощавшими почти все его время и внимание в Петербурге, поэт смог здесь глубже заглянуть в самого себя, в душу простого народа, в заветы и уроки родной истории и внимательнее заняться своим самообразованием. Все это вместе углубило его дух, освежило и расчистило родники его творчества.

И в то же время глубина гения позволила ему выйти за рамки государственной и народной религии, помогла осознать ценность и важность религии Ислама – ведь для того времени было характерно удивительно поверхностное отношение к восточным народам, когда в первую очередь ценилась экзотическая новизна поэзии, а культурная ценность для мировой истории искусств несправедливо обнулялась. И именно А.С. Пушкин внес немалый вклад в изменение данной точки зрения.

Мы придерживаемся версии постепенного обращения Пушкина к религии: по мере достижения зрелого возраста он пришел к мысли о том, что вера занимает огромное место в жизни каждого человека, и именно священные тексты – такие, как Библия и Коран, – содержат в себе источники человеческой мудрости и знаний.

Творческую историю создания «Подражания Корану» условно делят на три этапа. На первом этапе были созданы III, IV и V Подражание, на втором – Подражания I, II и VII, а также черновые наброски VIII, IX и VI Подражаний. И только на третьем этапе поэт заканчивает редакцию VII, VIII и IX стихотворений и выравнивает общую ритмику с остальными произведениями цикла.

«Подражания Корану» характеризуются целостностью и строгой организацией, а динамика цикла позволяет проследить пути открытия нравственных истин. Темой, объединяющей все стихотворения цикла, является лейтмотив могущества, милосердия и благости Творца. Примечательно, что истоки всех «Подражаний» находятся и в Коране, и в Библии в равной степени. Стихотворения цикла характеризуются синтезом разных жанровых элементов. Примечательно также, что данное свойство прослеживается не только в структуре всего цикла, но и в составляющих его стихотворениях.

Данный цикл стихотворений имеет огромное значение не только для творчества поэта, но и всей его жизни: мотив смирения, духовной чистоты и осмысленности появляется в поэзии, он словно по-новому смотрит на окружающий его мир. Вместе с тем, произведения, носящие восточный колорит («Бахчисарийский фонтан», «Египетские ночи», «Путешествие в Арзрум», «Подражания Корану») остаются самыми загадочными, неоднозначными и вместе с тем – знаковыми произведениями в творчестве гениального поэта.

7. Белкин Д.И. Поэтика авторских примечаний в цикле «Подражания Корану» // Пушкин: проблемы творчества, текстологии, восприятия. – Калинин, «Свет» 1989. – 370 с.

8. Библия: Книги священного писания Ветхого и Нового Завета. – М.: Изд. Московской Патриархии, 1988. – 1376 с.

9. Благой Д.Д. Душа в заветной лире: Очерки жизни и творчества Пушкина. – М.: Книжный Клуб Книговек, 2012. – 720 с.

10. Бочаров С.Г. Поэтика Пушкина. Очерки. – М.: Наука, 1974. – 270 с.

11. Брагинский И.С. Проблемы востоковедения. – М., Наука, 1974. – 170 с.

12. Брюсов В.Я. Статьи о Пушкине. – Собр. соч.: В 7-ми т. М.: Худож. лит., т. VII, 1975. – 196 с.

13. Быт пушкинского Петербурга: Опыт энциклопедического словаря. //В 2-х томах. – Том 1-й: А-К. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха,. 2011– 304 с.

14. В мире Пушкина. Собр. Сочинений. – М.: Современный писатель, 1974. – 599 с.

15. Вацуро В.Э. "Пророк". – СПб, Аврора, 1980. – 150 с.

16. Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины. – М.: Высшая школа, Изд. Центр «Академия», 1999. –

556 с.

17. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. – М.: Высшая школа, 1989. – 406 с.

18. Взаимодействие русской и зарубежной литератур. Сб.статей. – JI.: Наука, 1983. – 332 с.

19. Виноградов В.В. Стиль Пушкина. – М.: Гослитиздат, 1941. – 619 с.

20. Виноградов В.В. Язык Пушкина. Пушкин и история русского литературного языка. – М.: Знание, 1935. – 455 с.

21. Гаджиев А.Дж. Восточные мотивы в русской литературе первой четверти XIX века. (Соловей и роза). Науч. тр. – Азерб. пед. ин-та, рус. яз. и лит. № 2, 1979. – 50 с.

22. Гинзбург Г. Эвфемизмы высокого: (По поводу писем людей пушкинского круга). // Вопросы литературы № 5. – М. Новый Свет, 1987. – 240 с.

23. Гроссман Л.П. Пушкин – М.: Астрель, 2012. – 538 с.

24. Гуковский Г.А. О стадиальности истории литературы // Новое литературное обозрение.– М., 2002. № 55. – С. 106-132.

25. Гуковский Г.А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. – М.: Гослитиздат, 1957. – 414 с.

26. Достоевский Ф.М. Пушкин (очерк). Речь. – СПб.: Выпуск, 1899. – 120 с.

27. Дунаев М.М. Православие и русская литература. Ч. 1. – М.: Христианская лит., 2001. – 736 с.

28. Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккерном: Подлинное военно-судное дело 1837 года. – М.: Белый город, 2012. - 272 с.

29. Жижина А.Д. Во славу жизни: Заключительная баллада «Подражаний Корану». // Русская речь № 4, 1979. – с. 15-20.

30. Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин. Из истории романтической поэмы. –

Л.: Наука, 1978. – 424 с.

31. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. – Л.: Наука, 1977. – 408 с.

32. Жуковский В.А. Эстетика и критика. – М.: Искусство, 1985. – 210 с.

33. Захаров В.Н. Историческая поэтика и ее категории // Проблемы исторической поэтики: Сб. науч. тр. Вып. 2. Художественные и научные категории. – Петрозаводск: Изд-во ПГУ. 1992. – 60 с.

34. Зуева Художественная структура поэмы А.С. Пушкина «Бахчисарайский фонтан». // Идейно-эстетическая функция изобразительных средств в русской литературе XIX века. – М.: Знание, 1985. – 250 с.

35. Иезуитова Р.В. Жуковский и Пушкин (К проблеме литературного наставничества) // Жуковский и русская культура. – Л.: Наука, 1987. – 270 с.

36. Измайлов Н.В. Очерки творчества Пушкина. – Л.: Наука, 1976. – 340 с.

37. Ильинская И.С. Лексика стихотворной речи Пушкина. – М.: Наука, 1970. – 264 с.

38. Карцева З.И. А.С.Пушкин и болгарская культура // Вестн. Моск. ун-та. Сер.9. Филология N 3, 2001. – с.174-180.

39. Касаткина В.Н. Романтическая муза Пушкина. – М.: Изд-во МГУ, 2001. – 128 с.

40. Кашталева К.С. «Подражания Корану» Пушкина и их первоисточник. Записки Коллегии востоковедов при Азиатском музее АН СССР. – Л.: АН СССР, 1930. – 340 с.

41. Керн А. П. Воспоминания. Дневники. Переписка. – М.: Свет, 1989. – 150 с.

42. Клейман Н. «Кавказские циклы» Пушкина // Киноведческие записки.- Киров, изд-во Путь, 1999. – 178 с.

43. Климович И.В. Книга о Коране, его происхождении и мифологии. – М.: Политиздат, 1988. – 213 с.

44. Коран и Библия в творчестве Пушкина. – Иерусалим, 2000. – 154 с.

45. Кюхельбекер В.К. Избранные произведения: В 2 т. – М.: Знание, 1967. – 315 с.

46. Лацис А.А. Персональное чучело: Пушкиноведческий детектив/Предисл. и примеч. В. Козаровецкого. – М.: ИД «Казаров», 2009. -180 с.

47. Лернер Н.О. Примечания к «Подражаниям Корану». Собр. соч. Пушкина под ред. С.А.Венгерова. – СПб.: Изд-во Брокгауз-Эфрон, 1909. – 715 с.

48. Лернер Н.О. Рассказы о Пушкине. – Л.: Прибой, 1929. – 445 с.

49. Лобикова Н.М. Как лен елеем напоенный. // Азия и Африка сегодня, №7 – Ульяновск, 1973. – 60 с.

50. Лобикова Н.М. Пушкин и Восток. Очерки. – М.: Наука, 1974. – 96 с.

51. Мальчукова Т.Г. Античные и христианские традиции в поэзии А.С. Пушкина. // Автореферат докторской диссертации. – Новгород: НПГПУ, 1999. – 51 с.

52. Мальчукова Т.Г. Античные традиции в русской поэзии: Учеб. пособие по спец. курсу. – Петрозаводск, Изд-во Время, 1990. – 104 с.

53. Мельников О.А., Кочаш С.И. Мотивы смерти в творчестве А.С.Пушкина // Сб. науч. тр. по материалам межрегион. науч.-практ. конференций и науч. сессий СИФБД. Ч.2. – Новосибирск: Сиб. ин-т финансов и банк. дела, 2000. –160 с.

54. Мясоедова Н. Пушкинские замыслы: Опыт реконструкции. – СПб.: Спец. лит, 2002. – 279 с.

55. Назарбеков И.М. Еще раз о Пушкине и Тостом. Истинная вера гениев. – Бишкек, изд. Свет, 2006. – 211 с.

56. Непомнящий В. Поэзия и судьба: Над страницами духовной биографии Пушкина. – М.: Сов. писатель, 1987. – 447 с.

57. Овсянико-Куликовский Д.Н. Пушкин // Собр. соч., Т. IV. 2-е изд. – СПб., 1912. – 214 с.

58. Онегинская энциклопедия: В 2 т. Т. 1. – М.: Русский путь, 1999. – 576 с.

59. Пушкин в воспоминаниях современников. Серия «Биографии и мемуары» – М.: Захаров, 2005. – 410 с.

60. Свирин Н.Г. «Подражания Корану» Пушкина // Звезда № 8. – М.: Юность, 1936. – 250 с.

61. Скафтымов А.П. К вопросу о соотношении теоретического и исторического рассмотрения в истории литературы // Русская литературная критика. –Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1994. – 270 с.

62. Соловей Н.Я. Особенности использования мотивов Корана в «Подражаниях Корану» Пушкина // Пушкин в странах зарубежного Востока. – М.: Новый свет, 1979. – 170 с.

63. Соловей Н.Я. Сравнивая рукописи: Из истории создания стихотворения Пушкина «Вновь я посетил» // Русская речь, №3. – СПб.: Юность, 1978. – 140 с.

64. Страхов Н.Н. Заметки о Пушкине и других поэтах. – СПб.: Знание, 1988. – 315 с.

65. Сурат И., Бочаров С. Пушкин: Краткий очерк жизни и творчества. – М.: Языки славянской культуры, 2002. – 240 с.

66. Томашевский Б.В. Пушкин (1813-1824). Кн. 1. – М.: Изд-во АН СССР, 1956. – 743 с.

67. Томашевский Б.В. Пушкин Материалы к монографии (1824-1837). Кн. 2. – М.: Изд-во АН СССР, 1961. – 575 с.

68. Томашевский Б.В. Пушкин: Работы разных лет. – М.: Книга, 1990. – 672 с.

69. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. – М.: Аспект Пресс, 1996. –

344 с.

70. Фомичев С.А. «Подражания Корану». Генезис, архитектоника и композиция цикла. // Временник пушкинской комиссии. № 16. – Л.: Юность, 1978. –50 с.

71. Фомичев С.А. Поэзия А.С. Пушкина. Творческая эволюция. – Л.: Наука, 1986. – 302 с.

72. Франк С.Л. Этюды о Пушкине. – М.: Согласие, 1999. – 231 с.

73. Черняев Н.И. «Пророк» Пушкина в связи с его же «Подражаниями Корану». // Русское обозрение, № 8. – Л.: Знание, 1898. – с. 45-51.

74. Янушкевич А.С. Этапы и проблемы творческой эволюции В.А. Жуковского. – Томск: Изд-во Томск. ун-та, 1985. – 285 с.

1. Александровский Г.В. Жизнь и творчество А.С. Пушкина на юге России // Александровский Г.В. Из юбилейных чтений о Пушкине. – Киев, 1899. С. 136-140.

2. Александр Сергеевич Пушкин: Документы к биографии. 1799-1829. -– СПб.: Искусство – СПб., 2007

3. Александр Сергеевич Пушкин: Документы к биографии. 1830-1837. – СПб.: Пушкинский Дом, 2010.

4. Алексеев М.П. Пушкин (Сравнительно-историческое исследование). – Л.: Наука, 1986. – 468 с.

5. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. – М.: Худож. лит., 1975. 502 с.

6. Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. – М.: Изд-во АН СССР, 1954. Т. 5. 863 с.; 1955. Т. 7. 740 с.

7. Белкин Д.И. Концепция Востока в творчестве Пушкина. – М., 1970.

8. Белкин Д.И. О роли авторских примечаний в «Подражаниях Корану» Пушкина // Учён. зап. Горьковского гос. ун-та. – Горький, 1971. – Вып. 145, с. 185-196.

9. Белкин Д.И. Поэтика авторских примечаний в цикле «Подражания Корану» // Пушкин: проблемы творчества, текстологии, восприятия. –Калинин, 1989.

10. Библия: Книги священного писания Ветхого и Нового Завета. – М.: Изд. Московской Патриархии, 1988. 1376 с.

11. Благой Д.Д, Пушкин и русская литература XVIII века// Пушкин -родоначальник новой русской литературы. – М.; JL: Изд-во АН СССР, 1941. С. 101-166.

12. Благой Д.Д. Мастерство Пушкина. – М.: Советский писатель, 1955. 268 с.

13. Бочаров С.Г. Поэтика Пушкина. Очерки. – М.: Наука, 1974. 270 с.

14. Брагинский И.С. Проблемы востоковедения. – М., Наука, 1974.

15. Брюсов В.Я. Статьи о Пушкине. Собр. соч.: В 7-ми т. – М.: Худож. лит., 1975, т. VII, с. 7-196.

16. В мире Пушкина. – М.: Сов. писатель, 1974. 599 с.

17. Вацуро В.Э. «Пророк» // Аврора, 1980, № 8. С.123-129.

18. Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины. – М.: Высшая школа, Изд. Центр «Академия», 1999. 556 с.

19. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. – М.: Высшая школа, 1989. 406 с.

20. Взаимодействие русской и зарубежной литератур. Сб.статей. – JI.: Наука, 1983.-332 с.

21. Виноградов В.В. Стиль Пушкина. – М.: Гослитиздат, 1941. 619 с.

22. Виноградов В.В. Язык Пушкина. Пушкин и история русского литературного языка. –М.- Л., 1935. -455 с.

23. Гаджиев А. Дж. Восточные мотивы в русской литературе первой четверти XIX века. (Соловей и роза). Науч. тр. Азерб. пед. ин-та, рус. яз. и лит., 1979, № 2. С. 17-23.

24. Гинзбург Г. Эвфемизмы высокого: (По поводу писем людей пушкинского круга). // Вопросы литературы. 1987. № 5. – С.199-208.

25. Гордин А. М. Пушкин в Михайловском/ Фото Н. Алексеева. – Псков, М.: Красный пароход, 2012.

26. Гуковский Г.А. О стадиальности истории литературы // Новое литературное обозрение. 2002. № 55. С. 106-132.

27. Гуковский Г.А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. – М.: Гослитиздат, 1957.-414 с.

28. Гуревич А.М. Сокровенные смыслы. Статьи о Пушкине. – М., 2011.

29. Достоевский Ф.М. Пушкин (очерк). Речь. – СПб., 1899.

30. Дунаев М.М. Православие и русская литература. Ч.1. – М.: Христианская лит., 2001. –736 с.

31. Жижина А.Д. Во славу жизни: Заключительная баллада «Подражаний Корану» // Русская речь. 1979. № 4. С. 15-20.

32. Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин. Из истории романтической поэмы. – Л.: Наука, 1978. 424 с.

33. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. – Л.: Наука, 1977. 408 с.

34. Жуковский В.А. Эстетика и критика. – М.: Искусство, 1985.

35. Керн А. П. Воспоминания. Дневники. Переписка. – М., 1989

36. Кюхельбекер В.К. Избранные произведения: В 2 т. – М.; Л., 1967.

37. Захаров В.Н. Историческая поэтика и ее категории // Проблемы исторической поэтики: Сб. науч. тр. – Петрозаводск: Изд-во ПГУ. 1992. Вып. 2. Художественные и научные категории. С. 3-10.

38. Зуева Художественная структура поэмы А.С. Пушкина «Бахчисарайский фонтан» // Идейно-эстетическая функция изобразительных средств в русской литературе XIX века. – М., 1985. с. 29-45.

39. Иезуитова Р.В. Жуковский и Пушкин (К проблеме литературного наставничества) // Жуковский и русская культура. – Л.: Наука, 1987. С. 229-243.

40. Измайлов Н.В. Очерки творчества Пушкина. – Л.: Наука, 1976. – 340 с.

41. Ильинская И.С. Лексика стихотворной речи Пушкина. – М., «Наука», 1970. с. 221.

42. Кашталева К.С. «Подражания Корану» Пушкина и их первоисточник.- Записки Коллегии востоковедов при Азиатском музее АН СССР. – Л.: АН СССР, 1930, т. V, с. 243-270.

43. Клейман Н. «Кавказские циклы» Пушкина // Киноведческие записки. 1999. №42. – С. 301-164.

44. Климович И.В. Книга о Коране, его происхождении и мифологии. – М.: Политиздат, 1988.

45. Коран и Библия в творчестве Пушкина. – Иерусалим, 2000.

46. Лернер Н.О. Примечания к «Подражаниям Корану». Собр. соч. Пушкина. Изд-во Брокгауз-Эфрон. Под ред. С.А.Венгерова. – СПб., 1909. С. 536-644.

47. Лернер Н.О. Рассказы о Пушкине. – Л.: Прибой, 1929. 445 с.

48. ЛобиковаН.М. Как лен елеем напоенный // Азия и Африка сегодня. 1973. №7. С. 34.

49. Лобикова Н.М. Пушкин и Восток. Очерки. – М.: Наука, 1974. 96 с.

50. Мальчукова Т.Г. Античные и христианские традиции в поэзии А.С. Пушкина. – Новгород, 1999.

51. Мальчукова Т.Г. Античные традиции в русской поэзии: Учеб. пособие по спец. курсу. – Петрозаводск, 1990. – 104 с.

52. Непомнящий В. Поэзия и судьба: Над страницами духовной биографии Пушкина. – М.: Сов. писатель, 1987. 447 с.

53. Овсянико-Куликовский Д.Н. Пушкин // Собр. соч., Т. IV. 2-е изд. – СПб., 1912.-214 с.

54. Онегинская энциклопедия: В 2 т. – М.: Русский путь, 1999. Т. 1. 576 с.

55. Свирин Н.Г. «Подражания Корану» Пушкина // Звезда. 1936. № 8. – С. 221-242.

56. Скафтымов А.П. К вопросу о соотношении теоретического и исторического рассмотрения в истории литературы // Русская литературная критика. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1994. С. 134-152.

57. Соловей Н.Я. Особенности использования мотивов Корана в «Подражаниях Корану» Пушкина // Пушкин в странах зарубежного Востока. – М., 1979. с. 125-143.

58. Соловей Н.Я. Сравнивая рукописи: Из истории создания стихотворения Пушкина «Вновь я посетил» // Русская речь. 1978. №3. С. 20-29.

59. Страхов Н.Н. Заметки о Пушкине и других поэтах. – СПб., 1888.

60. Тархова Н. А. Жизнь Александра Сергеевича Пушкина: Книга для чтения. – М.: Минувшее, 2009.

61. Томашевский Б.В. Пушкин (1813-1824). Кн. 1. – М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1956. 743 с.

62. Томашевский Б.В. Пушкин Материалы к монографии (1824-1837). Кн. 2. – М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1961. 575 с.

63. Томашевский Б.В. Пушкин: Работы разных лет. – М.: Книга, 1990. 672 с.

64. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. – М.: Аспект Пресс, 1996. 344 с.

65. Фомичев С.А. «Подражания Корану». Генезис, архитектоника и композиция цикла // Временник пушкинской комиссии. 1978. № 16. С. 22-45.

66. Фомичев С.А. Поэзия А.С. Пушкина. Творческая эволюция. – Л.: Наука, 1986.-302 с.

67. Франк С.Л. Этюды о Пушкине. – М.: Согласие, 1999.

68. Черняев Н.И. «Пророк» Пушкина в связи с его же «Подражаниями Корану» // Русское обозрение. 1898.

69. Янушкевич А.С. Этапы и проблемы творческой эволюции В.А. Жуковского. – Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1985. 285 с.32225 Пушкинских конференций (1949-1978). Библиогр. материалы. Л.: Наука, 1980. 124 с.

70. Электронный сайт ФЭБ: статья С.А. Фомичева «Подражания Корану» Генезис, архитектоника и композиция цикла h**t://feb-web.r*/feb/pushkin/serial/v81/v81-022-.htm?cmd=2 - $f31_14