«Творческий конспект по Г. Вильгельму»

«Творческий конспект» на основе текста Гельмут Вильгельм ПЕРЕМЕНЫ ПОНЯТИЕ ПЕРЕМЕН

Шаг первый: прочитать весь текст и сократить его как минимум вполовину, оставив самое, как вы считаете, главное, либо самое, на ваш взгляд, интересное. Вы можете использовать для выделения нужных вам идей или понятий в тексте курсив, жирный шрифт либо цвет, как угодно.

Шаг второй: вы размещаете полученный конспект первоисточника в правой колонке. Левая колонка – для «творческой части».

Шаг третий: вы заполняете левую колонку комментариями.

Комментарий может представлять из себя:

а) раскрытие \\ пояснение \\ развертывание авторского тезиса;

б) сравнение авторской позиции (или той, которую автор статьи пересказывает) с идеями другого автора или школы \\ направления – как созвучными ей, так и противоположными;

в) пример, иллюстрирующий правомочность либо неудовлетворительность утверждений автора;

г) ваше личное мнение по поводу сказанного автором – согласие, несогласие, сомнение, … - желательно подкрепленные какими-то доводами и аргументами;

д) вопрос – риторического или содержательного характера.

При желании вы можете включить в левую колонку краткие справочные сведения о неизвестных вам терминах, названиях, фамилиях (обратите внимание! при подсчете объема работы справочные материалы не будут учитываться)

Вы можете использовать цитаты, но они в обязательном порядке должны быть закавычены, и должен быть указан источник цитирования! Даже одно «плагиатное» предложение будет означать «дисквалификацию» - т.е. работа не будет вообще никак оценена.

- Творческий конспект должен демонстрировать ваше умение вдумчиво читать и анализировать текст, и находить подходящий контекст для его интерпретации;

Гельмут Вильгельм

ПЕРЕМЕНЫ

ПОНЯТИЕ ПЕРЕМЕН

При обращении к понятию Перемен, давшему название «И цзин» и играющему в нем определяющую роль, на память сразу приходит афоризм «Pantra rhei», «Все течет», который около 500 г. до н.э. Гераклит Эфесский положил в основание своей философской системы. Это произошло приблизительно в то же время, когда сложился «И цзин», и здесь мы сталкиваемся с замечательным случаем совпадения в развитии Востока и Запада, когда в одно и то же время не связанные между собой цивилизации сходятся в самовыражении. Но даже этот столь яркий, на первый взгляд, пример при ближайшем рассмотрении обнаруживает характерные различия между двумя культурами. Гераклит, утверждавший, что жизнь — это движение, на первое место ставил гармоничный миропорядок, Логос, формирующий хаос жизни. Для китайцев, как мы увидим, два принципа — движение и неподвижный закон, им управляющий, — составляют единое целое; им неведомы ядро и оболочка: сердце и ум для них нераздельны.

Мы несколько забежали вперед, но разбор слова, которым выражается понятие «Перемены», поможет понять, что имеется в виду. Иероглиф И, который упрощенно переводится как « Перемены», входит в ядро китайского языка. Он часто встречается на гадальных костях и в ранних надписях на бронзовых сосудах. Говорить о семантике этого слова непросто из-за противоречивости существующих толкований. С точки зрения этимологии внешнее сходство иероглифов, вероятно, привело к слиянию двух различных семантических комплексов. Судя по всему, первоначально иероглиф И означал ящерицу. На это указывает архаическая пиктограмма, изображавшая существо с круглой головой, изогнутым телом и множеством ног, а также толкование одного из старейших словарей. Слово сохранило свое первоначальное значение, хотя в позднейшие времена для лучшего различения был добавлен ключ «насекомое», «рептилия». Если вспомнить, что подобные пиктограммы использовались также для указания на свойства изображенных предметов, напрашивается представление о подвижности и переменчивости, которое и стало ассоциироваться с этим словом. Ящерица, хамелеон и для нас служат олицетворением изменчивости.

Два написания иероглифа И: стандартизированное (а) и архаичное (б)

Затем слово приобрело дополнительные значения другого похожего иероглифа, с которым позже слилось. Этот иероглиф, означавший «распоряжаться», представлял из себя пиктограмму, к которой позже был добавлен символ власти — знамя (первоначально — хвост животного). С ним, вероятно, ассоциировалась идея раз и навсегда заданного отношения между верхом и низом. На ранних надписях на бронзе это слово встречается также в значении дара, которым господин жалует своего вассала. Слово И продолжает сохранять и это значение, но с добавлением ключа «золото», «металл».

Согласно другому толкованию, иероглиф является сочетанием изображений Солнца и Луны, то есть основных сил природы — Ян и Инь. Однако нетрудно увидеть, что это объяснение основывается на концепциях самого «И цзин» и поэтому вряд ли может прояснить историю слова в период, предшествовавший появлению книги.

Слияние двух иероглифов и их смыслов дало значения, в которых слово снова и снова встречается как в древних, так и в современных текстах: легкое, простое — в противоположность чему-то трудному; твердое и спокойное — в противоположность неустойчивому; перемена или изменение.

В древнейшем слое «И цзин» слово встречается четыре раза. В одном случае оно несомненно означает «перемены», во втором скорее указывает на «твердость», а в остальных это название места.

Слово И послужило названием книги, которую в конце династии Шан, около 1150 г. до н.э., составил Вэнь-ван , по-своему расположив и расширив уже существующие материалы с разными названиями. Название И входит в употребление только после Вэнь-вана. Для нас привычно сочетание «И цзин», «Канон Перемен», но цзин, «канон», — это не древнее слово; к «Переменам» его присоединили в параллель другим текстам конфуцианского канона: «Канон писаний», «Шу цзин», и «Канон стихов», «Ши цзин». Но относить термин цзин к классическим текстам стали не раньше IV в. до н.э., впервые подобное наименование встречается у Чжуан-цзы. Само это слово означает основу, продольные нити ткани, и, по всей видимости, стало применяться по отношению к классическим произведениям для того, чтобы отличить их от апокрифов, называемых вэй, «уток», «поперечная нить».

Первоначально книга называлась «И», «Перемены», или «Чжоу И», «Чжоуские Перемены» (Чжоу — название династии, основатели которой завершили создание этой книги). О том, как переводить слово И в заглавии, ученые спорят до сих пор. Так, недавно было высказано мнение, что имеется в виду простой способ (способ гадания), а именно тот, который использовался чжоусцами в отличие от более трудного шанского способа гадания на черепашьих панцирях. Эта интерпретация, наряду со многими другими объяснениями, представляется малоубедительной и не отвечает ни историческим фактам, ни логике вещей в данном конкретном случае. Я предпочитаю по-прежнему использовать название «Книга Перемен», обоснованность которого станет очевидной в ходе дальнейшего изложения. Не следует, однако, забывать о других значениях слова И, поскольку и они важны для его понимания. Почему это так, хорошо разъясняет один из ранних апокрифов:

«Y названия И три значения — это \"легкость\", \"изменение\" и \"неизменное\".

В слове \"легкость\" — его Дэ . Его сияние проникает в четыре стороны, ясно и легко устанавливая разграничения. Великое Небо становится сиятельно ясным, а Солнце и Луна, звезды и зодиакальные созвездия распределяются и выстраиваются. Оно проникает в чувства, у которых нет ворот, и хранится в духе, у которого нет доступа внутрь. Без усилия и без мысли, просто и безошибочно. Таково легкое в нем.

Изменение — это его Ци. Если бы Небо и Земля не изменялись, они не могли бы проводить Ци, взаимовлияния Пяти Движений остановились бы и смена четырех времен года нарушилась. Князья и министр потеряли бы свои знаки отличия и все различения смешались. Должное уменьшаться стало бы расти, а должное править пало. Таковы изменения в нем.

Неизменное — это его положение (статус, состояние). Небо вверху, а Земля внизу. Государь обращает лицо на юг, а слуги — на север. Отец восседает, а сын кланяется. Таково неизменное в нем» .

Конечно, эти значения слова И, которые в выразительном описании апокрифа уподобляются трем координатам, задающим миропорядок, трудно выделить в ранних слоях «И цзин». Но в позднейших слоях суть содержания уже извлекается из всех этих значений слова, и мы также попытаемся использовать семантику в качестве проводника по системе, лежащей в основе «Книги Перемен».

Иероглиф И буквально означает «простое», «легкое», «данность». Мне хотелось бы подчеркнуть это значение, поскольку здесь рельефно проступает различие между системой « И цзин», как она представлена в версии правителей начала Чжоу, и ее более ранними вариантами. Мы никогда не поймем, как устроена эта система, если будем выискивать в ней нечто темное и таинственное. Книга начинается с того, что дано легко увидеть и понять любому.

Прежде всего имеет смысл посмотреть, в каких исторических условиях эта система приобрела новую форму. Тотемическая матриархальная религия шанцев, правившая посредством страха, была чужда правителям раннего Чжоу. Также неприемлемы были для них сумерки разума, выпустившие на волю темные силы человеческой души и давшие им санкционированный выход в кровавых жертвоприношениях. Дух чжоуских правителей проще и прозрачнее, он проникнут образами, подсказанными растительной жизнью, земледелием. Но понятия этой культуры далеко не примитивны и прошли процесс длительного очищения. В иерархии инстинктов чжоусцы отдавали приоритет инстинкту сердца, или разуму. Таким образом, оттесненные на задний план темные силы не могли более претендовать на господство. Конечно же, я упростил картину, для того чтобы сделать ее ярче. Но названные духовные тенденции прослеживаются в социально-политической системе раннего периода Чжоу. Жизнь обретает форму в соответствии с тем, что дано природой. Поэтому ее законы считаются познаваемыми, а боги, демоны, зловещие призраки, которые вносят в жизнь иррациональное начало, ставятся под сомнение. Именно это мироощущение породило строжайший запрет на алкоголь в начале династии Чжоу.

Ситуации, отраженные в «И цзин», взяты непосредственно из жизни — это то, что случается со всеми изо дня в день и понятно всем. Со всей определенностью говорится об этом в позднейших слоях книги, которые не просто объясняют и развивают старую систему, но ставят целью — в полном соответствии с социально-культурной миссией учения Кун-цзы — показать действенность « Канона Перемен». Снова и снова подчеркивается, что вратами в систему может быть лишь простота и ясность. «Добро (совершенство) легкого и простейшего, — читаем мы, — сочетается с высшим Дэ» . В другом месте говорится:

«Творящее через легкое (Перемены) познает (познается).

Воспринимающее через простейшее способно [действоватъ].

Если легко, то легко познается; если просто, то просто следовать. Если легко познать, то есть близкие; если просто следовать, то есть работа [заслуги]. Если есть близкие, то возможна долговечность; если есть работа, то возможно величие. Если возможна долговечность, то это — Дэ одаренного [мудрого] человека; если возможно величие, то это деяния достойного человека» .

Таковы врата, ведущие к настоящим Переменам. О постоянных Переменах свидетельствует повседневный опыт. Для неискушенного ума вещи, явления неотделимы от изменений. Только абстрактное мышление в состоянии увидеть феномены вне потока непрерывных изменений — как статические сущности. В западной мысли этот аспект Перемен находит некоторое отражение в приложении категории времени к явлениям. С точки зрения этой категории все и в самом деле пребывает в состоянии превращения. В каждый момент времени будущее становится настоящим, а настоящее — прошлым.

Категория времени наполняется конкретным содержанием в китайском понятии Перемен, возникшем в ходе наблюдений за природными явлениями: движением солнца и звезд, плывущими облаками, текущей водой, чередованием ночи и дня, сменой времен года. Передают, что Кун-цзы однажды, стоя на берегу реки, воскликнул: «Как эта река, все течет непрестанно, день и ночь!» Это понятие тесно связано с богатством жизни. Перемены определяются как порождение порождения , как бьющее через край изобилие постоянно обновляющейся, не знающей ни отдыха, ни смерти силы природы. Жизнь вообще непостижима вне вечного изменения и роста. Прерывание жизни дает не смерть, которая в конечном счете также принадлежит жизни, но ее отрицание — извращение, деградацию.

Эта мысль органично входит в понятие Перемен. Противоположность изменениям — не покой и не застой, ведь и они относятся к проявлениям Перемен. Представление о том, что противоположностью Перемен является упадок, а не прекращение движения, показывает, насколько это понятие отлично от нашей идеи времени. Переменам в китайским восприятии противостоит рост того, что должно идти на убыль, и падение того, что должно править. Перемены, следовательно, — не просто движение, ведь их противоположность тоже является движением. Состояние полной неподвижности настольно абстрактно, что было непредставимо для китайцев, по крайней мере китайцев того времени, когда создавался «И цзин». Таким образом, Перемены — это естественное движение, развитие, которое становится противоестественным, если его повернуть вспять.

В «И цзин» эта концепция получает дальнейшее развитие. Включение в сферу Перемен органических форм жизни придало книге философскую ценность. В «Каноне Перемен» утверждается, что человек и естественные социальные группы, а по сути и эпоха в целом, не существуют вне категории Перемен, и эта мысль полностью отвечает высоким ожиданиям, с которыми обычно приступают к изучению «И цзин». Понимание того, что человек движется и действует, что он растет и развивается, — само по себе не бог весть какое открытие. Постижение типичности форм движения и развития — закона Перемен, управляющего всем и не знающего исключений, — вот в чем источник столь притягательной цельности, стройности и прозрачности древнекитайской философии.

Но такое развитие — развитие, охватывающее все сущее без исключения, — совсем не просто представить в явной форме. Перемены — это не внешний, нормативный принцип, накладывающийся на мир, а внутренние стремления, в соответствии с которыми осуществляется естественное и спонтанное движение. Это не веление судьбы, требующее безропотного подчинения, а скорее знак, указывающий направление возможных решений. И снова речь идет не о моральном законе, который надлежит неукоснительно соблюдать, но о некоторых правилах, пользуясь которыми, возможно считывать грядущие события. Все мы от рождения находимся в едином потоке развития, но узнавание его и следование ему предполагает ответственность и свободный выбор.

Подобное понимание Перемен в применении к развитию индивида, социальных групп или эпохи в целом отменяет ряд допущений, при помощи которых обычно объясняются события. Так, этот принцип развития не подразумевает различия внутреннего и внешнего, содержания и формы. Он вживлен в человеческое сердце; он активен и узнаваем. И точно так же, как в одном человеке, действует он в различных объединениях людей, во всем, что велико и ценно в эпохе. Таким образом, он не просто воплощает, но действительно является носителем «души» группы и «духа» времени. В сферу его действия входят все уровни и измерения бытия — любое семя, брошенное в землю, взойдет и созреет.

Движение Перемен, следовательно, никогда не бывает одномерным и однонаправленным. Лучше всего для его определения подходит образ циклического движения. Он часто встречается в позднейшей комментаторской литературе, в которой, однако, утрачена гибкость обращения с образами, отличающая сам «И цзин». Все же в основании несомненно лежит идея движения, возвращающегося к своей исходной точке, движения, подобного ходу светил или смене времен года. Смерть древние китайцы также воспринимали как возвращение. Но в этой интерпретации важна не столько повторяемость, сколько самодостаточность или целостность. Перемены никак не связаны с идеей прогресса, которая органически входит в наше представление о циклическом движении — вспомним образ спирали. Оценочная по своему характеру идея прогресса плохо совместима с образом, заимствованным у природы. А попытка возвеличить новое за счет старого, будущее за счет прошлого всегда была чужда китайской мысли. Нет ничего важнее, чем следовать потоку Перемен. И если прежние времена превосходили нас в этом отношении, следует это признать без предрассудков, извлечь соответствующий урок и постараться научиться тому, что умели древние.

Возвращение движения к исходной точке предотвращает рассеивание, которое неизбежно постигает импульс однонаправленного движения. Бесконечность поэтому сдерживается конечным, вне пределов которого ее невозможно поставить на службу человеку.

Здесь мы подходим к третьему смыслу, связанному с понятием И: постоянное, то, в чем можно быть уверенным. Уже ранний апокриф дает парадоксальное определение: «Перемены —это неизменное». В позднейших слоях «Канона Перемен» это значение слова используется в противопоставлении слову «опасность». Опасность — это неизвестное, таинственное, которое может в равной степени обернуться и счастьем, и несчастьем. Безопасность — это твердое знание правильного пути, уверенность, что события будут разворачиваться в нужном направлении.

Ранние комментаторы были склонны отождествлять безопасность, так же как и постоянство, с общественными отношениями. Они говорили: отец восседает, а сын кланяется, — что изобличает в них страстных защитников своего собственного социального положения. И тем не менее, концепция не лишена динамизма. Сын, сегодня почтительно кланяющийся своему отцу, завтра сам станет отцом и будет принимать поклоны своего сына. Иначе говоря, общественное положение фиксировано и статично только по отношению к другому общественному положению. Заданное отношение незыблемо и поэтому может служить точкой отсчета в потоке событий. Различие в статусе конкретных лиц, таким образом, менее важно, чем само существование отношения, полярность которого служит организующим принципом Перемен. Очевидно, что отношения могут быть самыми разнообразными, отец и сын — всего лишь один пример, символизирующий принцип отношения. Развернутая сеть общественных отношений служит залогом устойчивости и постоянства в Переменах. Но при переносе понятия Перемен в область личного или космического появляется настоятельная необходимость введения других отношений, способных стать мерой устойчивости в этих сферах. Позже мы рассмотрим основополагающий принцип полярности более подробно.

В «Каноне Перемен» намечен еще один аспект понятия Перемен, который в ранних слоях книги прямо не выражен, но в позднейших текстах обсуждается весьма подробно. Эти тексты связывают устойчивость в Переменах с одной из основных человеческих добродетелей: надежностью, верностью. Перемены можно постичь, их можно придерживаться, на них можно положиться. Они не случаются ни с того ни с сего, а следуют установленному курсу естественного хода событий. Как в завтрашнем восходе солнца, как в приходе весны после зимы, можно быть уверенным в том, что процесс становления не беспорядочен, но имеет определенное направление. Здесь концепция Перемен сближается с космическим законом даосов — Дао. И действительно, в поздних слоях книги слово «Дао» встречается очень часто. Дао здесь, как и у Лао-цзы, выступает в качестве активной силы Вселенной в целом и любой ее части. Мы читаем в «Си цы чжуань»:

«Перемены соразмерны с Небом и Землей и потому могут полностью охватить Дао Неба и Земли.

Уподобляешься Небу и Земле и потому не противодействуешь;

знаниями охватываешь всю тьму предметов-сущностей, а Дао уравновешиваешь Поднебесную, и потому не ошибаешься.

[Переменами] охвачены преображения Неба и земли, и ничто не пропущено;

вмещены и завершены все предметы сущности, и ничто не потеряно;

постигнуто Дао дня и ночи, и дано знание,

потому как у духов-божеств нет сторон (подобшя, так и у Перемен нет тела (формы)» .

В конечном итоге, именно в Дао источник двойственности, что напрямую напоминает о «Дао Дэ цзин».

Таким образом, твердое, постоянное, вместо которого здесь стоит Дао, служит неотъемлемым атрибутом Перемен, а это в свою очередь предполагает идею последовательности и вездесущности. Мы видим, что Перемены присутствуют и в большом, и в малом, обнаруживают себя и в событиях космического масштаба, и в человеческом сердце. Из всеобъемлющего характера Дао, вмещающего и макрокосм, и микрокосм, в «Каноне Перемен» следует представление о человеке как центре событий: личность, осознающая свою ответственность, может быть на равных с силами космоса — Небом и Землей. Именно это имеется в виду, когда говорится о возможности влиять на Перемены. Разумеется, оказывать влияние дано только тому, кто следует вместе с Переменами, а не идет против них. Так как в потоке Перемен всходят все семена, туда можно бросить и свое. Знание законов Перемен учит, как обращаться с семенами, как влиять на ход вещей, и не только этому. На посаженное семя можно влиять в ходе его роста, но влияние будет тем сильнее, чем ближе к времени посадки, а угадавший момент прорастания семени станет хозяином его судьбы. И здесь снова на ум приходит отрывок из «Дао Дэ цзин», в котором выражены сходные мысли.

Таким образом, в той мере, в какой личности, осознающей свою ответственность, дано влиять на ход вещей, изменчивость перестает быть коварной нераспознаваемой западней, становясь органическим миропорядком, который находится в согласии с человеческой природой. Поэтому человеку отводится далеко не ничтожная роль. В установленных пределах он не только господин своей собственной судьбы, но также в состоянии вмешиваться в события, далеко выходящие за границы его собственной сферы. Но прежде всего необходимо осознать положенный тебе предел и не претендовать на большее. Именно этой цели служит «Канон Перемен», в котором собран опыт древности и людей мудрости нескольких эпох.

ДBA

ОСНОВНЫХ

ПРИНЦИПА

Говоря о роли постоянства или надежности в принципе Перемен, мы процитировали определение: «Перемены — это неизменное». В непосредственно данном чувствам неиссякающем потоке Перемен постоянство играет роль упорядочивающего принципа, который обеспечивает устойчивость в приливах и отливах событий. С постижением этого принципа человек, отказываясь от бездумного отождествления себя с природой, перестает быть игрушкой в ее руках — на сцену выходит мыслящее сознание. Осознание того, что является постоянным в потоке природы и жизни, становится первым шагом к абстрактному мышлению. Познание регулярности в движении небесных тел и в смене времен года создает основу для систематического упорядочения событий, а концепция постоянства в Переменах открывает путь осмысленным действиям. Постоянство, таким образом, освобождает человека от господства природы и заставляет его принять на себя ответственность за свои поступки.

Одновременно с этим понятием в картину мира включается система отношений. Перемены, хотя и не абсолютны по своему характеру, никогда не бывают хаотичными. Они разворачиваются не случайно, как узоры сменяются в калейдоскопе, но проявляются относительно фиксированных точек незыблемого миропорядка.

В картине мира, отраженной в ранних слоях «Канона Перемен», понятие постоянства в Переменах неотделимо от идеи полярности. Две прямо противоположные точки задают пределы в циклах Перемен. В европейской терминологии это можно описать как введение в систему категории времени, благодаря координатам которого и появляется устойчивость в Переменах. Для древних китайцев пространство всегда трехмерно. Наряду с длиной и шириной столь же очевидным казалось существование глубины. Более того, именно это измерение пространства играло в китайской культуре главную роль.

Противопоставление верха и низа встречается не только в «Каноне Перемен». Мы находим его и в наиболее древних дочжоуских частях «Шу цзин» («Канона писаний») и «Ши цзин» («Канона стихов») и, конечно же, на гадальных костях и древней бронзе. Противопоставление «верх-низ» не исчерпывается определением их позиций в пространстве. С самого начала подчеркивается их соотнесенность. Верх и низ — не изолированные сущности, они связаны друг с другом и воздействуют друг на друга, что очевидно из надписей на гадальных костях и из песен, о древнем происхождении которых говорит предшествование того, что внизу, тому, что вверху. В этих текстах понятия верха и низа часто вводятся вместе с третьим словом, характеризующим их взаимосвязь. Например, «Верх и низ пребывают в согласии» или «Верх и низ следуют друг за другом». Таким образом, у нас есть документальные доказательства существования этого понятия при династии Шан , и не приходится сомневаться, что появилось оно еще раньше.

Противопоставление верха и низа может быть наполнено самым различным содержанием. В связи с характером документов, в которых эта антитеза встречается в ее наиболее ранней форме, отношение полярности часто осмысляется как социальное. Вверху правитель, а внизу народ. Это же отношение выражается — и мы вряд ли погрешим против истины, предположив, что этот пласт смысла даже древнее — в полярности космическо-религиозного характера, а именно в противопоставлении Неба и Земли, которое впоследствии было, вероятно, перенесено на общественное устройство. Небо обычно представлено словом тянъ, которое до сих пор используется в этом значении; что же касается Земли, используется не современное слово ди, а более древнее — ту.

Тянъ Ту Ди

Здесь мы касаемся древнейших религиозных прозрений китайской культуры. Понятие Неба, вне всякого сомнения, гораздо древнее династии Шан. Уже в эпоху Ся тянъ, небо, означало не только небесный свод, но естественным образом ассоциировалось с творящей силой Неба. Следовательно, это слово выражает, при переводе на язык нашей культуры, древнейшее из известных нам в Китае представление о Боге. Насколько антропоморфен был первоначальный образ, в настоящее время сказать невозможно. Из формы иероглифа можно заключить, что на первый план выдвигались атрибуты огромности и величия, то есть вездесущности и всемогущества, или, лучше сказать, высшей творящей силы. Тем не менее, довольно рано с этим понятием стало связываться личностное начало. Иначе невозможно понять институт жертвоприношений Небу. Очень рано, возможно еще при династии Ся и в любом случае до начала Чжоу, личностное начало приобрело конкретную форму: самые далекие и наиболее почитаемые предки были приравнены Небу. Однако акцент ставился не на личностном характере Бога, а на правильном отношении к нему, естественно вырастающем из почтительности к прародителям и идеи преемственности жизни. Поэтому, каким бы конкретным ни был образ нашего Творца как Отца на небесах, отождествление предков с Небом не означало персонификации Бога. Это явствует хотя бы из того факта, что никаких изображений божества того времени не было найдено.

По сравнению с периодом Ся культура династии Шан представляется более сложной. С подъемом шан-ского государства в китайской картине мира появляются сильно отличающиеся от прежних идеи. Шанцы были более убежденными тотемистами, чем их предшественники. Мать стояла ближе к ним, чем отец, и потому неудивительно, что при Шанах появилось новое, более антропоморфное представление о Боге, который теперь обозначался словом ди, «владыка», обозначавшем как божество, так и обожествленного правителя. Позже это слово было включено в понятие «император» — хуан-ди, «Divus Augustus». В шанских памятниках слово ди также противопоставляется Земле. Но представление о неантропоморфном Небе не исчезло бесследно при Шанах и было восстановлено в своих правах в период раннего Чжоу.

Много дискуссий велось о сходстве и различиях между древнекитайскими и христианскими представлениями о Боге. Первые иезуитские миссионеры были заинтересованы в их максимальном сближении. Тогда их миссия свелась бы к возвращению китайцев к собственному наследию, к отвращению их от более новых порочных идей. Однако китайцы не приняли эту точку зрения, и Рим в конце концов также выразил неодобрение подобной тактики.

Спор о том, был ли в Древнем Китае монотеизм в христианском понимании, представляется бессмысленным хотя бы потому, что жертвоприношения в те давние времена приносили не только Небу. Насколько позволяют судить исторические данные, даже в самом глубоком прошлом китайцы также поклонялись Земле, а в период Шан ставили ее выше Неба.

Кроме того, само слово «Земля», ту, указывает не только на конкретную вещь или вещество, но также и на божественную природу. В древнейшей идеограмме Земля изображена в виде кургана — священного места жертвоприношений. Несмотря на твердо установленный факт, что в течение шанского периода и вплоть до наших дней жертвы приносили силе женской природы, существуют многочисленные свидетельства о более раннем восприятии Земли как мужского начала. Унаследовав идею Неба от своих предшественников, шанцы, судя по всему, первыми соединили это понятие с его противоположностью, и, таким образом, полярность Неба и Земли заняла свое место в китайском представлении о космосе.

Шэ

Божественная сущность Земли проявляется в ее производящей силе. Это видно из другой идеограммы — шэ, в которой к ту, «Земле», добавлен ключ, обозначающий духовное начало и, шире, откровение. Откровение Земли состоит именно в силе роста, в которой заключен ее дух и которой поклоняются у алтаря Земли, названного поэтому шэ. Позже иероглиф шэ становится одним из знаков независимости, а также символом китайского общества. Общество (в социальном смысле) — это шэ-хуй, объединение собравшихся у алтаря, это узы, связующие земледельцев, которые ближе всего к Земле, дарующей плодородие.

Становится очевидным, что противостояние и взаимодействие верха и низа во всех возможных значениях должны быть отражены в древних китайских источниках. Противоположность этих понятий встроена в систему «Канона Перемен» и создает определенную структуру в согласии с неким организующим принципом. Этот процесс, однако, проникнут динамизмом. Полярность связана не с жестко заданными полюсами, вокруг которых разворачивается циклическое движение, скорее она задает своего рода «магнитное поле», определяющее Перемены и по сути вызывающее их. Здесь перед нами предстает еще одна сторона полярности, выраженная в противостоянии полов. Земля — это женское начало, а Небо — мужское; мать-Земля противопоставлена отцу-Небу. Конечно, оппозиция «мужское-женское» восходит к очень давним временам. Она встречается уже в надписях на гадальных костях и в других ранних источниках, где выражается через мужское и женское начала в животном мире — самца и самку. Мужское первоначально изображалось как земля-животное, животное в его отношении к земле, а женское воспринималось как животное, связанное с изменениями, сущность, приносящая с собой метаморфозы. Эти значения, и в особенности слово «самка», «женственное», позднее играли важную роль в философии, например у Лао-цзы.

Представление противостояния полов в виде пары конкретных животных известно с очень раннего времени и встречается в том числе и в «И цзин». Символом мужского принципа здесь выступает дракон, а женского — кобыла. Сведение дракона и лошади в пару, которое нам кажется весьма странным, объясняется архаическими мифологическими представлениями. Дракон не чужд и нашей мифологии, и, вероятно, символизм дракона формировался в нашей культуре в тех же сферах человеческой психики, что и в Китае. Но в структуре нашей культуры это существо заняло совершенно другое место. Для нас, как и для китайцев, дракон воплощает мужской принцип — чтобы его умилостивить, ему отдают прекрасных девственниц. У нас с драконом ассоциируется консервативность, склонность к длительному обладанию — дракон охраняет сокровища. Это свойство, вероятно, присуще животной природе, поскольку и в Китае дракон, случается, занят охраной сокровищ. Но могущество дракона для нас выражается в безудержной ярости, которая, подобно буре, сметает все на своем пути. Мы призываем святого Георгия или солнечного героя, Зигфрида, чтобы они сразили дракона. В Китае же дракона не убивают, а пытаются удержать там, где необходима и полезна его поражающая сила. Дракон символизирует прорыв, очищение через грозу. Это божественный символ временной власти, которой облечен Сын неба. Только не на своем месте — что также иногда случается в Китае — дракон представляет угрозу, силу, которую следует подавить.

Сдерживающая дракона противоположность — это кобыла. Лошадь была одним из первых прирученных животных. Лошадей можно использовать без особого принуждения, но вместе с тем они сохраняют присущий им характер, не променяв его — подобно собакам — на рабскую зависимость от человека. Лошади одновременно и полезны, и естественны. Поэтому смирная кобылка становится противоположностью буйному дракону. Эта замечательная пара, богатая символическими значениями, снова и снова воплощается в выразительных образах. Например, при дворе тайского владыки Мин-хуана (713—755) перед императором в день его рождения проводили танцующих кобыл, чтобы привлечь драконов, без которых государь теряет свое могущество.

Таков образ кобылы в «Каноне Перемен». Однако древний символ оказался заслонен более поздним мифом, и произошло весьма характерное изменение значения на противоположное. Поэтому жеребец стал олицетворять мужской принцип, а женский в этом случае передается через послушную, мягкую корову. Феникс, который позже также часто встречается в паре с драконом, имеет, по всей видимости, более позднее происхождение. Вероятно, мать, Кунь, позаимствовала этот атрибут у одной из своих дочерей, Ли (31-й знак в «И цзин»).

Животные эти в действительности — всего лишь символы напряжения, возникающего между полами, в котором, в свою очередь, проявляется противоположность основных космических сил. В «Каноне Перемен» это напряжение находит и более абстрактное выражение, например в паре Цянь и Кунь. Эти понятия уже почти лишены мифологического содержания и привязаны к позициям знаков гуа. Оба слова с трудом поддаются переводу, но, пожалуй, «Творящее» и «Воспринимающее» подходят лучше всего, так как в них схвачены важные идеи активного, действующего, и того, на что воздействуют. Отношение между Цянь и Кунь является основополагающим уже в самых ранних слоях книги, а в более поздних становится постоянным предметом теоретизирования. Например, в «Великом комментарии» говорится:

«Цянь и Кунь — в них глубочайший смысл Перемен! ТВОРЯЩЕЕ и ВОСПРИНИМАЮЩЕЕ задают ряд, и Перемены устанавливаются в нем Если разрушить Цянь и Кунь, то не в чем будет появиться Переменам; а если Переменам невозможно появиться, то ТВОРЯЩЕЕ и ВОСПРИНИМАЮЩЕЕ сойдут на нет» .

«Цянь, ТВОРЯЩЕЕ, — это высшая Упругость [Крепость ] Поднебесной, его Дэ действует постоянно в Переменах [с легкостью] и тем самым познается опасность.

Кунь, ВОСПРИНИМАЮЩЕЕ, — это высшая Податливость в Поднебесной, его Потенция действует постоянно в простейших переходах и тем самым познаются препятствия» .

С ТИПИЧНОЙ для китайского мышления склонностью к систематическому упорядочиванию древние включили в эту пару противоположностей и другие аспекты. Некоторые из них мы затронем позже, но в общем и в целом все сводится к противоположности Инь и Ян. Эти понятия также восходят к глубокой древности. Как полярные силы их стали воспринимать очень давно, еще в те времена, когда женский принцип главенствовал над мужским. Концепция передавалась и развивалась в течение многих поколений и законченную форму приобрела только в последней трети династии Чжоу.

В древнем написании иероглифы, которые обозначают эти понятия, отличаются от современных — позднее к обеим был добавлен один и тот же ключ, «склон горы». Первоначально иероглиф Инь состоял из идеограммы «облако» и, следовательно, означал «затенение», «темное». Кроме того, с образом ассоциировалась идея воды, дающей жизнь всему сущему. Иероглиф Ян изображал хвост буйвола или же вымпел, развевающийся на солнце. Таким образом, он означал нечто «сверкающее в лучах», яркое. В этой пиктограмме также содержится значение власти, поднимающей свое знамя как символ социального превосходства, и это дополнительное значение также не было утеряно. С ключом, обозначающим склон горы, Инь означает «затененный склон», то есть северный склон, в то время как Ян указывает на освещенную сторону, южный склон. По отношению к речной долине Ян будет означать светлую северную сторону, а Инь — тенистую южную сторону. Так слова используются в современном языке, и это может служить хорошим примером присущей им смысловой относительности.

Инь Ян

В значении «светлого» и «темного» оба понятия присутствуют уже в древнейшем слое «И цзин» , а в «Туань чжуань», «Комментарии к Суждениям» они получают символическое осмысление. В позднейших слоях становятся явными и другие возможные понимания. Так, в «Си цы чжуань» говорится:

«Перемены соразмерны с Небом и Землей и потому могут полностью охватить Дао Неба и Земли.

Смотря вверх, созерцаешь небесный узор; смотря вниз, наблюдаешь структуры Земли Так познаешь причины темного и ясного. Приходишь к истоку начала и обращаешься к концу. По этому познаешь уроки рождения и смерти В Ци семени — предметы-сущности, а в странствующих душах хунь — изменения. По этому познаешь состояние духов-бесов, гуй, и духов-божеств, шэнь» .

«То, что дает завершенность образам, называется Цянь; то, что подражает образцам, называется Кунь» .

«Небо и Земля создают положения (позиции), и Перемены действуют в них. В завершенности природы, продолжающей существование, — врата, ведущие к Пути и Справедливости» .

«Мудрец говорит: \"Цянь и Кунь—не это ли врата в Перемены? Цянь — янские предметы-сущности, Кунь— иньские предметы-сущности Инь и Ян смыкают Потенции, и появляется тело для твердости и мягкости, тем самым воплощается сущность Неба и Земли, тем самым достигается проводимость Потенции ясности духа\"» .

Китайские философы не могли пройти мимо образов со столь богатым потенциалом. Цзоу Янь, живший в III в. н.э., на них строит свою концепцию космоса, и многие из его идей вошли в апокрифическую литературу, посвященную «Канону Перемен», которая, правда, далеко не всегда помогает понять первоначальный смысл книги. Позже мы обратимся к рассмотрению символизма пары главных космических сил в рассуждениях позднейших философов, у которых она служит основанием своего рода гностической космогонии дуализма.

Давайте отвлечемся теперь от теоретических рассуждений и вновь обратимся к фигурам из линий, вошедшим в «И цзин». 64 ситуации представлены в книге 64 гексаграммами — фигурами, состоящими из шести линий. Каждой линии приписано значение Ян или Инь, и ситуация, следовательно, разворачивается как взаимодействие двух видов сил в шестеричной комбинации. Таким образом, на шести позициях гексаграммы располагаются линии двух видов: цельная, символизирующая силу Ян, и прерванная, символизирующая Инь.

Относительно происхождения цельных и прерванных линий велись многочисленные дискуссии. Часто предпринимаются попытки показать, что это символы плодородия. Но любая интерпретация отражает лишь какую-то часть значения, и несомненно, что даже во время своего формирования их смысл был сложнее и глубже. Наиболее вероятной представляется связь с гаданием на стеблях тысячелистника, в котором ответом служила полученная конфигурация стеблей. Вряд ли изощренная техника гадания, описанная в поздних слоях книги и применяемая до сих пор, была известна древним. Возможно, первоначально гадание сводилось к своего рода бросанию жребия: выпавшие длинные стебли означали утвердительный ответ, а короткие — отрицательный. Впоследствии, по причине неравенства в статусах двух главных сил, а также, вероятно, благодаря древней идее о связи Неба с единицей, а Земли с двойкой, два коротких стебля были приравнены к одному, длинному, и так стали изображать силу Инь.

Два вида линий, цельная и прерванная, называются, соответственно, «твердой» и «податливой», что указывает на еще один существенный аспект полярности. В древнейших слоях книги именно твердость и мягкость чаще всего используются в качестве имен главных сил. Часто они встречаются и в «Си цы чжуань». Так, говорится: «Твердость и податливость — это образы дня и ночи» . Там же приводятся более детальные описания:

«Небо почитаемо, Земля принижена — так знаки Цянь и Кунь получают определенность. Приниженное и высокое тем самым распределены — так возникают положения (позиции, статусы) благородного и подлого.

В движении и покое есть постоянство, так твердость и податливость разграничиваются» .

Сведение пары главных сил к конфигурации линий «Канона Перемен» делает эти силы неотъемлемой частью процесса Перемен. А поскольку Инь и Ян сами подвержены изменениям, вовлечены в превращения и преображения, они более не кажутся абстрактными и расплывчатыми.

«Люди мудрости создают (строят) знаки гуа. Созерцая образы и связывая слова, они проясняют счастье и несчастье.

Твердость и податливость замещают друг друга, порождая превращения и преображения» .

Так сочетаниями линий изображаются Перемены в мире явлений. Твердая линия преображается и становится податливой, а податливая линия превращается в твердую. При этом каждая линия и соответствующие им силы могут находится в двух состояниях — движения либо покоя, которые по-своему проявляются в Инь и Ян.

«Вот знак Цянь, в его покое сосредоточенность, а в его движении прямота, тем самым великое порождается в нем Вот знак Кунь, в его покое сомкнутость, а в его движении распахнутость, тем самым обширное порождается в нем» .

Таким образом, твердая линия, олицетворяя единство в покое и однонаправленность в движении, является образом человеческого разума, а податливая линия отражает вегетативное движение раскрытия-закрытия, так символизируя человеческую душу.

Динамика развития линий определяет систему книги в целом. Твердая линия толкает вовне, при этом утончается посередине и разламывается надвое, превращаясь в прерванную линию. Прерванная линия, с другой стороны, толкает внутрь и в результате срастается, образуя единую линию. Так в процессе Перемен линии превращаются в противоположные. Следовательно, любая составляющая ситуации может обратиться в свою противоположность и добавить новый элемент в ситуацию в целом. Эту основополагающую истину, хорошо известную и на Западе, Лао-цзы позже выразил в словах: «Обращение вспять — это движение Дао» .

Более пристальное рассмотрение показывает, что принцип обращения качеств в противоположность дает определенное руководство к действию. Это снова взывает к человеку, осознающему свою ответственность, и диктует следующий шаг, требуя отказа от прямолинейного конформизма. С этой точки зрения, наши размышления и действия не просто возможны или невозможны, но зависят от принятых решений. Отсюда следует, что все абсолютное и безусловное несет в себе свою собственную смерть. С другой стороны, это означает также, что легкая приспособляемость, привычка плыть то туда то сюда, без сопротивления принимая любое развитие ситуации, помещает индивида в поток событий, из которого выбраться уже невозможно. Направлять развитие в желаемое русло удается только тому, кто занимает позицию противостояния и ясно осознает все происходящее.

Узор событий, конечно, слишком сложен, чтобы отразить его со всей точностью в целых и прерванных линиях. Поэтому нам предстоит обратиться к более сложной картине ситуации — к образам и тому, что в них заложено.